Марина вроде дремала, перевязывала, топила печурку, принимала-считала консервы для раненых, вскрывала банки, пыталась кормить и поить, пила кипяток сама. Чистила тарань Гельману — уроженец Белгорода обращаться с вяленой рыбой вообще не умел. Ничего Шведова не помнила и все запомнила — может, уже знала, что считаные ночи Подвалу остались?

5 декабря началось с грохота. Немцы били чем-то жутким[76]— часть свода рухнула, хотя взорвался тяжелый снаряд где-то у моряков. Марина с фельдшером выкапывали из-под камней раненых, Ефимовна охала, пыталась встать — ей сильно зашибло ногу.

В 9 часов утра немецкие самоходки прорвались к каменоломням в пятистах метрах восточнее колхоза. Обнаглели и поднялись с земли румынские пехотинцы. В нашем 1337-м полку в траншеях были все, кто мог стрелять, включая лично комполка. Может, и не удержались бы, но дельно помогали штурмовики…

Враг наседал со всех сторон. Прорвавшиеся «штуги» развернулись, ударили в тыл нашим у высоты 56,7. Попятился 1331-полк…

Днем была пауза. Немцы и мамалыжники перегруппировались, ударили с новой силой. Жечь самоходки было нечем, наши огрызались, вновь пятились. К 16 часам вся южная часть плацдарма оказалась у врага. Остатки 1337-го отошли в третью траншею, идущую вдоль западной окраины поселка, и в подвалы домов…

…Бой шел прямо над головой. Часы, оставленные Гельманом, встали, но, судя по всему, пора было идти за водой. Марина, взяв ведро и малый бидон, выползла во двор. Яблонь за развалинами уже не было видно — совсем порубило. Рядом бил короткими очередями пулемет — Марина слышала, как звякают гильзы. Красные странные сполохи мелькали за хатами, словно живые змеи вились-ползали по разваленным стенам.

— Огнеметами фриц жжет, — сказал боец, набивающий пулеметный диск под прикрытием остатков забора. — А ты далече собралась?

— За водой.

— Это к берегу. А может, и у моряков есть, — рассудительно произнес первый номер и дал экономную очередь. — А ну, за танк пшел, сука! Ага, не успел, б…!

— Миша, ты че? — укоризненно заворчал заряжающий.

— Виноват. Отвлекся. Давай мне полную «сковородку» — и за угол отползаем. Демаскируем больничку. А ты, сестричка, к берегу мотнись. К морячкам сейчас тоже рискованно. Много вас там, под камнями?

— Сорок один раненый.

— Много. Плохо. Как же вы так? — боец вздохнул. — Да ты не стой столбом, мигом спилят…

Пулеметчики полезли к соседним развалинам. Марина на миг приподнялась над камнями — разглядела какую-то угловатую развалину шагах в ста. Груда, освещенная заревом, вдруг шевельнулась — отчетливо крутилась гусеница, подминающая жерди сарайчика. Танк…

Марина свалилась в траншею, но пройти далеко не смогла — все сплошь разворочено. Лежал убитый, дым несло над самой землей — дышать нечем.

— Шведова, ты куда навострилась? — Навстречу ползли двое.

Марина узнала старшину из санбата, вместе с санитаром он волок знакомый бачок с пресной водой.

— Я уж думала, не придете. Навстречу…

— Вот смешная. «Навстречу». Да тут все так перепахали. Прям заблудиться можно. Сама-то донесешь? Давай перельем.

Журчала вода, наполняя ведро. Засвистело над головой — санитар прикрыл ведро грудью. Бухнуло, пропели осколки мины — мимо.

— Вот же б… — сказал грубый старшина.

— У нас там танк рядом. И огнеметчики…

— Отобьют, — уверенно сказал старшина. — Огнеметчики-говнометчики. Отобьют. Но ты, Шведова, будь готова. И воду не разлей…

К чему быть готовой, Марина не поняла. Воду донесла, правда, порядком натрусилось в ведро мусора. Но так всегда бывало…

Отбивались из углубленных, переделанных в доты подвалов поселка наши стрелки. Горела на стенах и в воронках огнесмесь. Пробиться дальше немцы не могли. Но от позиций 1337-го полка до пристани оставалось всего ничего.

Ночью прямым попаданием накрыло подвал у развалин конторы. Сорок тяжелораненых, врач… Всех. Марине рассказал санитар из медсанбата, принес последние бинты — неполная сумка.

Марина дважды выходила «подышать». Стреляли мало, зато стучали лопаты и кирки — бойцы восстанавливали траншеи и пулеметные гнезда, зарывались на новых позициях.

6 декабря немцы и румыны атаковали в 9.00. Напоролись крепко — за ночь наши успели организовать систему огня. Но враг напирал — при поддержке самоходок миновал каменоломни, вышел к склонам Маячной высоты. Здесь румын остановили — на высоте 37,4 и Маячной наши держались. Но вновь и вновь заходили на оборону 1337-го полка немецкие пикировщики. Наших «ястребков» было мало — мешать «штукам» не успевали.

В 14 часов начался штурм Маячной высоты. Около 16 часов ее пришлось оставить. Фашистам удалось взять и южную половину поселка, захватить тяжелораненых в подвалах. Практически плацдарм был рассечен надвое.

С более спокойного северного участка обороны комдив снял две роты. Из них и учебной роты была сформирована ударная группа. Перед контратакой Гладков дал последнюю радиограмму с плацдарма: «Противник захватил половину Эльтигена. Часть раненых попала в плен. В 16.00 решаю последними силами перейти в контратаку. Если останемся живы, в 22.00 буду выполнять ваш 05»[77]. С таманского берега помогли огнем, и после пятиминутного артналета сводная группа контратаковала. В рукопашном бою противник был выбит, половину поселка и раненых вернули…

Выносить умерших из Подвала было невозможно — в провале выхода лежали бронебойщики, стерегли самоходку. Марина слышала, как считали патроны. Оставалось восемь пэтээрошных…

…Потихоньку стихало. Вечер, наверное. В дыму пасмурное небо было не разглядеть. Гельман не вернулся, продуктов тоже не несли. Марина вскрыла пять банок из НЗ.

— Худо, — сказал сержант с раздробленным бедром. — Видать, выдыхаемся.

— Уйдут. Бросят нас, — прохрипел сапер, следя за Мариной блестящими горячечными глазами. — Пойдут на прорыв и бросят.

— Глупости не болтай, — резко сказала Марина и тряпкой вытерла розовую пену с губ сапера. — Тебе вообще разговаривать нельзя.

— А что можно-то? Ну, че опять плачешь-то?

— Глаза такие — от дыма слезятся. Капли мне в госпитале капали…

— Не ври, нашла о чем…

Сапера перебил гортанный настойчивый голос — грузин-лейтенант бредил вторые сутки. Ни слова не понять. Как принесли, все дергался, встать пытался, успел Ефимовну уговорить, начал письмо диктовать, и все… Уже, наверное, свою Ингури видит. Невеста, что ли? Видный парень, жгучий…

Качнулась плащ-палатка, натянутая у прохода, впустила холод и дым. Сгибаясь, вошли двое: начальника санитарной службы Марина знала, второй офицер незнакомый — среднего роста, в новом ватнике, продранном лишь на одном локте. С Большой земли, что ли?