«Мы одной крови». Десант из будущего - Юрий Валин

10 июня 1944 года

Мусталовский ручей

(44 км от Ленинграда)

— Взялись!

Команды Алексей толком не расслышал — гремело и грохотало все вокруг. Но и так было понятно — батарейцы подхватили станины, навалились, упираясь руками, плечами и животами в боевой металл — гаубица дрогнула, поднатужилась и двинулась вперед. Это чудище, весом в две с половиной тонны — звали «Манечкой»[1].

Ее, гаубицу, в огневом взводе любили — от Орши шла-воевала. Впрочем, ее же и ненавидели. Сейчас, изо всех сил упираясь в массивное, обтянутое грубой резиной покрышки металлическое колесо, Алексей теснее жался к надежному железу. От пули и осколка точно защитит. Если «подарок», конечно, с той, с удачной, стороны рванет…

«Манечка» катилась, по-утиному переваливаясь на комьях земли, выброшенных из свежих воронок. Кажется, гаубица уже сама стремилась вперед — в долинку, к тому заболоченному ручейку, где еще торчали остатки изломанного тростника, дальше — к щепе и обрывкам «колючки», оставшейся от первой линии заграждения на чуть заметном подъеме, еще дальше — к далекой, полностью выкошенной первыми артударами роще. Откуда-то с той стороны били финны, и где-то там был этот чертов дот. Левее, по нашему берегу ручья, маневрировали прикрывающие атаку танки: четыре легких Т-26. Правда, один стоял и вяло дымил. Ни своей пехоты, ни самоходок, что откуда-то справа часто и глухо лупили по финнам, Алексей не видел. Видел младший сержант Трофимов стальное колесо. Смотрел на царапины глубокие и толкал «Манечку».

Позади остался «Сталинец»[2]— согнулся с кувалдой водитель над лопнувшей гусеницей, двое бойцов торопливо стягивали на землю ящики с выстрелами…

…Звякнуло-взвизгнуло, срикошетив от щита — вот и прикрыла «Манечка». Что-то закричал командир орудия — Алексей так и не запомнил, как его зовут, но точно сержант был с Волги, — все шутил, что из потомственных бурлаков с углубленным классовым упорством. Лейтенант, командир огневого взвода, шел за орудием, то и дело обеими руками поправлял каску, вглядывался — где-то здесь должна быть заранее размечена позиция. Расчет готовился — ребята ползали сюда по ночам. Вообще-то проклятый дот пытались разглядеть уже четыре дня. Четыре дня как прибыла на передовую батарея, а дот здесь торчал черт знает сколько, может, вообще с самой Финской уцелел, врос, вжился, стал частью того пологого склона. А может быть, частью той рощи, от которой остались стволы-пеньки высотой в рост человека да груды измочаленных ветвей. Но дот точно был еще живой. Утром по нему били дивизионом, но, как теперь уже понятно, не добили. И настал черед «Манечки», что и ждала своего выхода в орудийном окопе за траншеями пехоты. «Прямой наводкой» это называется.

Младший сержант Трофимов артиллеристом не был. В смысле, сейчас-то был, уже вторые сутки. Но вообще-то радистом значился по боевой специальности Алексей Трофимов. Двое суток как прибыл с пополнением в дивизион, был назначен во взвод связи, согласно штатному расписанию. Ну, штат-то был, а вот второй рации в дивизионе не было. Посему усилили могучим и свежим Трофимовым огневой взвод. Как в воду смотрели — тягловая сила «Манечке» ох как пригодилась. Хотя какая из послегоспитального младшего сержанта тяга? «Грибом» на батарее новичка обозвали — оно и понятно: одна башка-шляпка на тощем, не сильно-то рослом теле, вот и весь боец.

— Хорош!

«Манечка» качнулась — Алексея отпихнули — не мешай, доходяга-махра.

— За бэ-ка вали, Гриб!

Алексей расслышал, побежал навстречу батарейцам, волокущим снаряды. Вместе с усачом рысью доволокли ящик. Господи, да сколько веса-то в нем?

Несло клубы вонючего дыма, глушил визг мин, — вспухали разрывы, — живы финны, отсиделись. Свиста пуль не слышно, отдельных разрывов не слышно — с утра гремит и дрожит Карельская земля, бушует артподготовка по фронту от Белоострова до Таппари. Где гуще, где жиже. Сейчас, наверное, здесь пожиже. Потому как финские пулеметы, минометы да наши танчики и самоходки, дивизионные трехдюймовки — щекотка, по сравнению с тем управляемым валом огня тысяч орудий.

…«Манечка» уже растопырила станины, шевелила своим недлинным хоботом-стволом. Лейтенант стоял на колене у колышка, заранее обозначавшего огневую, не отрывался от бинокля. Что-то кричал, не оборачиваясь. Алексей не слышал, не понимал, — точно, Гриб, и что, дурак, каску единственный из расчета нацепил? Лейтенант тоже в каске, да кто над ним смеяться будет?

Лейтенант обернулся: лицо злое, желтые зубы скалятся. Встал за ним столб минометного разрыва — лейтенант втянул голову в плечи, но все кричал…

Рвануло правее, — Алексей на коленях оказался, непривычный карабин под мышку сбился, земля по каске барабанила.

— Выс!.. — расслышал сквозь грохот, успел распахнуть рот…

«Манечка» гавкнула… Подпрыгнула над землей в радости своей тяжеловесной, выплюнула из дыма раскаленного стакан гильзы…

…Алексей рысил с очередной ходкой — вырывалась из руки скоба массивного ящика, карабин колотил по спине.

— Да что, твою… слабосильный такой?! — прокричал в грохот и пыль ядовито вспаханной земли усач-батареец.

— Так я с запасного, — прохрипел Алексей.

— Вас, грибов, вообще за…

…«Манечка» без спешки, но и не медля, харкала в финнов двадцатикилограммовой смертью. Алексей не смотрел — раззявив по-рыбьи рот, бегал и бегал к тягачу и назад, с ящиком на двоих. Левый бок сзади жгло болью, но в шаг уже приноровились попадать, ящик вырваться не спешил, — усач крутил бритой потной головой, матерился, но уже больше для бодрости. Что-то о «пристрелялись, курвы»…

…Они не видели, как там, на склоне, взлетел, вышибленный из земли, бронеколпак, похожий на бородавку. А дот тот злодеручий то ли разбили, то ли финны не выдержали ложащихся рядом снарядов и драпанули. Лейтенант, наверное, что-то видел, и наводчик, припавший к не очень-то подходящей для стрельбы прямой наводкой, панораме, тоже видел. Вообще-то, война — слепая тетка. Кто ее видит, кто по команде стреляет, а кто только ящики с надежными, но опять же жутко неудобными ручками, тащит.

…Рвануло вблизи, подносчики попадали, свиста осколков Алексей не расслышал. Одновременно подняли головы, усатый сморканулся рыжей пылью: