– Написал? – спросил Бабкин, вспомнив, что как минимум один опус Геннадию удалось пристроить.

– Не, – она насмешливо скривила губы. – Да я его за это не виню. Ему мужик один помог. Очень ему Генин талант понравился. Вот Гена и написал – для Зодчего, значит, с благодарностью и душевностью.

Сергей остановился как вкопанный.

– Какого еще зодчего? – медленно переспросил он.

– Тульского. Это писатель наш местный. Только помер давно, кажется, совсем уж был старичок.

Телефон Илюшина не отвечал. Сергей на ходу отправил смс и, оглядевшись, понял, что он почти пришел.

Железнодорожная станция осталась за спиной. Два километра сыщик отмахал, сам того не заметив – мысли его были заняты обнаружившейся связью между Прохором и Козицким.

Над головой гудели провода, под ногами блестели рельсы, омытые недавним дождем. Пахло железной дорогой – запах этот Бабкин любил всю жизнь, – осенней листвой и дымом. Контраст с районом, где он побывал совсем недавно, был разительным. Словно осень отступила на месяц назад и стало светло и золотисто, как в сентябре. Вдоль рельсов тянулись дачные хозяйства. Оттуда и несло дымом, а еще поджаренным на костре хлебом – лучшее лакомство его детства.

Рельсы ветвились, сходились снова. Бабкин повторял путь Геннадия Козицкого. Пятнадцать лет назад парень бежал вдоль железнодорожных путей. Был вечер, лил дождь. То ли он поскользнулся на путях, то ли потерял равновесие…

«Свидетелей, разумеется, не найти. Столько лет прошло».

Бабкин спустился с насыпи, скользя по влажной траве. Перед ним выстроились разномастные домики в окружении отцветающих золотых шаров и ярких кустов рябины.

«Но это не значит, что я не стану пытаться».

Он пошел от дома к дому, невозмутимо выслушивая отказы. Грубить ему мало кто осмеливался, но одни не отпирали дверей, другие ограничивались коротким смешком в ответ на вопрос, не помнят ли они что-нибудь о гибели парня, случившейся неподалеку пятнадцать лет назад.

Однако Бабкин был упорен. К тому же у него имелся свой расчет. Эти домишки редко переходили от владельца к владельцу. Место, как ни крути, неудачное: вокруг болотистая низина, а перед окнами день и ночь шумят поезда. Вряд ли нашлось много желающих приобрести здесь недвижимость. А значит, он мог найти жителей, которые помнили события пятнадцатилетней давности.

Ему повезло в одиннадцатом по счету доме.

– Паренька сбило? – подслеповато щурясь на него, спросил высохший старик. – Помню, как же! Я тогда чуть с инфарктом не свалился.

– Что, своими глазами все видели? – спросил Бабкин, затаив дыхание.

– Ничего я не видел, – пробурчал дед. – Внук мой на станцию рванул за сигаретами. Я как услышал, что человек под поезд попал, так и перепугался до смерти. Ванька вечно в наушниках своих. Не слышит ничего. Сто раз говорили паршивцу…

– А где Ванька сейчас? – перебил его Бабкин. И весь подобрался, как охотничья собака, взявшая след. Ну же, Ванька, окажись где-нибудь поблизости!

Нет, вряд ли ему повезет дважды.

«Ванька давно в Москве, – мысленно ответил он себе вместо старика. – Зону Ванька топчет в Мордовии! Повесился мой Ванька, когда эта сука его бросила».

– Ванька-то? – старикан обернулся и вгляделся куда-то в глубь яблоневых садов. – В сарае он. Мотор чинит. – И внезапно заорал так, что Бабкин подскочил: – Иван! ИВААААН!

С рябины сорвалась перепуганная воробьиная стая. Из-под крыльца выскочил черный кот и, раздувшись как шар, метнулся прочь.

– Иван! – рявкнул еще раз старик. – А, вон он. Вы поглядите! И не торопится…

Не веря своему счастью, Бабкин, которому заложило уши, смотрел, как через двор вразвалочку идет бритый крепыш лет тридцати.

– Че орешь-то? – издалека беззлобно спросил он. – Горит у тебя, что ли?

– Иди побазарь с человеком, – приказал дед. – До тебя из самой Москвы ехали.

Бабкин ни слова не говорил старикану, откуда он явился.

– Я насчет того парня, которого электричка сбила, – осторожно начал он. Нет, все-таки старик что-нибудь напутал.

– Поздновато спохватилась полиция, – усмехнулся парень.

– Так из Москвы до Тулы путь неблизкий, – встрял дед.

– Я не из полиции.

– А чего интересуешься? Журналист?

Внук и дед разом насторожились. Парень набычился, дед нахмурился. Было очевидно, что журналистов в этой семье не любят, и прорезавшееся шестое чувство подсказало Бабкину, что бывшим оперативникам здесь тоже не будут рады. Скажи он, что ведет расследование – и все пропало. Они не станут слушать его объяснений.

В юности Сергей всегда с большой опаской приступал к работе со свидетелями. Каждый человек представлялся ему чем-то вроде закрытого сундука, содержимое которого хранится под крепким замком. Бабкин не верил в свою способность подбирать к этим замкам отмычки. Он не побаивался людей – он вообще мало чего боялся, – но каждый свидетель был неизвестная земля, терра инкогнита, по которой предстояло бродить впотьмах без фонарика. И не только свидетель – любой. Например, ни о ком Бабкин не знал так мало, как о собственной первой жене.

Со временем он сообразил, что первая жена и сама о нем ничего не знает. Это было настоящее открытие: что он тоже непрозрачен для остальных. Он, Сергей Бабкин, простой как полено и незамысловатый как гвоздь (по выражению супруги), может быть сундуком с загадочным содержимым.

Со временем он понемногу научился разбираться в людях. Перед ним проходило столько типажей, что невозможно было не заметить их повторяемость. Но самое главное, в чем убедился Сергей, – сундуки могут быть разными, а вот набор отмычек к большинству из них примерно одинаков.

Бабкин посмотрел на деда, неодобрительно жевавшего губами, на внука с синими наколками на пальцах, и на него снизошло вдохновение.

– Родственники погибшего меня наняли, – соврал он. – Матери там сон приснился, вроде как вещий.

По лицам старика и внука он понял, что движется в правильном направлении.

– Каждую пятницу как ляжет в постель, так все одно и то же снится, – продолжал он. – И так уже четвертый месяц.

– Сын, что ли? – подозрительно спросил старик. – Вроде столько лет прошло. Уж успокоиться должен.

– Нет, – вздохнул Бабкин. – Не сын.

– А кто же?

– Машинист. Умер недавно и после смерти начал ей являться. Не я, говорит, виноват, не кори меня. И плачет.

– А они что же, его винят? – удивился старик.

– Кого же еще!

– Эдак они и электричку проклинать начнут.

– Машинист ни при чем, – перебил Ваня. – Это все те двое, которые за парнем бежали.

– Какие двое? Как выглядели?