В дверь постучали. Вошла мадам Турвиль с охапкой свежевыстиранных сорочек и положила их на постель. Глядя на Армана, она всхлипнула, глаза у нее были красные, веки припухли.

— Нет, я этого не вынесу! — запричитала она (это продолжалось уже несколько дней подряд). — Подумать только — сегодня я в последний раз стирала ваши рубашки, месье Арман!

Арман вяло улыбнулся и похлопал добрую женщину по плечу:

— Ну-ну, полно вам! Я буду писать, а когда вернусь в Канны, надеюсь, вы мне сдадите опять мою старую комнату, а?

Мадам Турвиль зарыдала в голос, прижав к глазам платок с траурной черной каймой.

— Колетт тоже плачет в углу на кухне. Ах, дорогой наш месье, в этом доме было так мало постояльцев столь любезных и отзывчивых, как вы!

— Я тоже буду без вас скучать, — не лукавя, признался он и оглядел свою пусть не новую, но уютную комнатку.

Вчера Арман тоже был очень расстроен. Он вспомнил, как Адрианна де Шаньи подарила ему на прощание золотую табакерку, принадлежавшую когда-то ее покойному мужу, и поблагодарила за достойную, отлично выполненную работу в Канделле. Она сказала, что его мастерская отныне будет заперта, но выразила надежду, что когда-нибудь в будущем — если только она доживет — снова увидит его там за мольбертом.

Молодой человек упаковал принесенные мадам Турвиль сорочки и улегся на кровать, подложив руки под затылок и закрыв глаза. Как ужасно болит голова! Как он встревожен, неспокоен, как равнодушно относится к тому, что ждет его там, за границей! Он выпил таблетку и закрыл жалюзи, затем снова лег, надеясь, что уснет, но лишь ненадолго задремал. Ему почудилось, что Рейн стоит здесь, в его комнате, и смотрит на него огромными серыми глазами и зовет: «Арман, Арман!»

Он мог поклясться, что слышал ее голос. Однако рассмеялся над собственной глупостью и обозвал себя болваном.

Затем он на самом деле заснул на час тяжелым сном без сновидений. Из этого сна его вырвал голос маленькой Колетт, которая кричала:

— Месье Арман! Месье Арман! Вам срочное послание.

Он встал, набросил халат и открыл дверь, приглаживая взлохмаченные волосы. Боль утихла, но чувствовал он себя слабым и разбитым. Колетт протянула ему письмо, сообщив, что его привез шофер из Канделлы.

Арман вскрыл конверт. Он узнал этот почерк. И вдруг — его словно ударило электрическим током, все тело пронизала внезапная радость. Безумная, невероятная надежда, похожая на ураган, потрясла все его существо.

Да, это было письмо от нее, от Рейн. И Рейн не в Салисбери. Она во Франции… В Канделле! В записке было всего несколько строчек:

«Мы с дядей вылетели из Салисбери и приземлились в Ницце час назад. Я должна тебя видеть. Много чего случилось. Я кое-что узнала про Клиффорда. Я не могу позволить тебе улететь в Канаду, пока не встречусь с тобой. Приезжай, пожалуйста. Всегда твоя,

Рейн».

Арман поднял голову. Пот градом катился по его загорелому лицу. Он задыхался, как бегун на марафонской дистанции, он почти ничего не соображал.

Колетт стояла рядом и часто моргала.

— Будет ответ, месье?

— Да, — сказал он, ответ будет. Пойди скажи шоферу, что я сейчас приду, пусть подождет — я поеду с ним в Канделлу. Я вчера продал свою машину.

— Да, месье, — кивнула Колетт.

И вдруг, к ее изумлению и испугу, Арман подхватил ее на руки и расцеловал в обе щеки. То же самое он проделал с мадам Турвиль, которая, задыхаясь, поднялась по лестнице выяснить, что за новости в письме — хорошие или плохие. А его лицо было как лицо ангела, перед которым простерлись Небеса.

— Она вернулась! — сказал он с безудержным волнением. — Мадемуазель Рейн вернулась, мадам. Она вернулась!..

Рейн стояла в дверях, оглядывая бывшую мастерскую Армана, в ожидании его приезда. Девушка чувствовала, что он непременно выполнит ее просьбу. Приехав в Канделлу и узнав от бабушки, что Арман еще в Каннах и улетает только через два дня, она испытала огромное облегчение.

Все эти томительные часы долгого перелета из Салисбери Рейн страшилась, что они опоздают — из-за погоды, какого-нибудь непредвиденного происшествия, чего угодно. Времени оставалось совсем мало, а ей необходимо было увидеть Армана, прежде чем он улетит в Канаду.

И теперь девушка никак не могла поверить, что она уже здесь, в Канделле. Недоверчиво оглядывая знакомую комнату с высоким потолком и цветными витражами, она чувствовала себя как привидение, которое вернулось с того света в любимое место. Как по всему этому скучала там, в Родезии, она поняла только сейчас, когда с гребня холма увидела вдали древний монастырь, и сердце ее сразу же взволнованно забилось, а глаза наполнились слезами радости. Теперь она дома.

В Канделле в ее отсутствие ничего не изменилось, только бабушка чувствовала себя гораздо лучше, а мать, казалось, стала намного терпимее и нежнее к ней. Они заключили друг друга в объятия так, словно у них никогда не было размолвок. Элен и прочие слуги вышли навстречу Рейн и рыдали, приветствуя ее, как будто она отсутствовала не несколько недель, а долгие годы. Даже ленивые волкодавы герцогини подбежали к ней и чуть не свалили с ног — так соскучились.

Однако здесь, в мастерской, девушка нашла печальные перемены. Густым слоем всюду лежала пыль. С тех пор как Арман перестал появляться в этой старой часовне, Элен не приходила сюда убираться. Его мольберт, высокий табурет и стул с высокой резной спинкой, на котором Рейн позировала ему для портрета, стояли на прежних местах. Она быстро прошла вперед, отдернула пыльные занавески и открыла ставни, чтобы впустить солнечный свет.

Рейн сказала Элен, где будет ждать Армана, — она не допускала мысли, что машина вернется в монастырь без него.

В своем новом состоянии твердой уверенности в том, что любит Армана сильнее, чем любила Клиффорда, — она чувствовала себя совершенно иначе. Нынешняя Рейн совсем не походила на ту взбалмошную легкомысленную девицу, которая только и думала, что о своих печалях и горестях, и считала, что влюблена в человека, который этого не стоил.

Не в силах усидеть на месте, она принялась бродить по мастерской, временами останавливаясь и прислушиваясь — не едет ли машина.

День был жаркий. Рейн облокотилась на подоконник и смотрела вниз, в сад, цветущий и ухоженный. Она видела из окна бабушку, сидевшую в полосатом гамаке под зонтиком, по сторонам от нее расположились ее мать и дядя. Как отрадно было видеть, что герцогиня полностью оправилась от последствий того жуткого удара. У Рейн защемило сердце, когда она вспомнила, как в то бабушка без чувств повалилась на стол. И все это произошло из-за приезда Клиффорда.

Клиффорд! Теперь это имя заставляло ее содрогаться. У нее даже пульс участился от злости, что всегда случалось теперь при мысли об этом человеке.

Господи, как она в нем ошибалась! И как правы были мама с бабушкой, хоть они действовали и не самыми достойными методами, чтобы спасти ее, — но как они были правы!