— А для тебя, Святослав, тоже фигня? Если я тебя так двину?

Он облегченно рассмеялся. Погладил меня по голове, встал с края постели.

— Ты лежи, отдыхай. Я звонил Ярославу узнать, что случилось. Так что они за тебя не беспокоятся.

— Славка, ну дурак же ты, ну зачем?! Теперь опять нужно бежать. А у меня сил нет на это. Я сегодня два раза подряд прыгала, по голове получила, да еще и хвост этот… Ну зачем ты звонил?

— Настя, ты ненормальная? — всерьез возмутился Святослав, — как я мог не позвонить, ты же его сестра — мокрая, холодная, на голову мне грохнулась. Любой бы позвонил, ты тоже. И не дергайся ты, валяйся себе сколько нужно. Не надо никуда бежать. Ярослав, правда, сказал не говорить тебе… Роговцев выложился до нуля — тобой же придавленный, тебя прикрывал и давил чужого. Но это не страшно. Ты же его послала? Он тебе не нужен. Бывает… одним змеем больше, одним меньше. Я сам его терпеть не мог. Ты чего? Настя, он не жилец уже. Нет мужа — нет брака. От тебя все равно уже ничего не зависит, и твоей вины тут нет. Я только не все понял — что там у вас случилось? Не расскажешь? А то Ярослав как-то сумбурно, без подробностей…

— Где моя одежда? Ты меня раздевал?

— Какая одежда? Мокрый халат на голой груди? Да на тебе даже трусов не было. Только грива до пола.

— Ты вообще, что ли?.. Это хвост порвал. Дай что-нибудь, — тянула я на себя одеяло, прикрывая горящие уши и давая волю слезам.

— Какой хвост, ты в себе вообще? И поздняк метаться, Настя. Чего я там не видел? Я спасал тебя, мне было не до твоей эротики. Сам голый носился. Футболка моя вот, одевайся — она длинная.

— Ты носился, когда я тебя не видела, — впихивала я себя в одежду, всхлипывая.

— Так я «на бис» могу повторить, без проблем. Ты как, готова? Поворачиваться можно? Ты куда так быстро?

— Надо мне. Только не знаю, хватит ли сил. Мне и так плохо, прыгну еще не туда…

— Ты что — к нему?

— А ты серьезно считаешь, что можно оставить человека умирать, если его можно спасти, всего лишь подержав за руку? У него знаешь, после чего глаза нет? Он своего водителя из горящей машины вытаскивал. Там кусок мяса был, а не лицо и грудь! И лысый потому, что на ожогах волосы пока не растут! Вот и бреет… Я вытащила тогда. И сейчас вытащу, — плакала я, размазывая слезы по щекам.

— Зачем тогда послала?

— Да он мне и не нужен, гад такой. Вылечу и опять пошлю.

— Давай руку, а лучше обними крепко. Сейчас на Ярослава падать будем. Не думаю, что он сейчас в казарме.

Мы мягко приземлились на надувной матрас. Ярослав лежал рядом на полу, успев откатиться, и ворчал:

— А ты говорил — не надо, не надо. Раздавили бы к чертям. Что-то ты долго, Настя.

— Я спала… а ты откуда узнал? Ты опять звонил, Славка?

— Нет, не додумался. Это он сам.

Я оглянулась вокруг. Мы были в гостиной. Юрка в семейных трусах на диване и Ярослав встает с пола.

— Где Роговцев?

Юра хмуро посмотрел, и я схватилась за сердце, белея.

— Не психуй. Живой пока еще. Хорошо подумай — нужно тебе его спасать? Он же не отстанет. Мы вообще с ними всегда в контрах были. И с тобой он поступил паршиво. Собаке собачья, как говорится…

— Сам ты собака! Тогда и я собака?! Если у меня хвост?! И мне собачья?!

— Я думал — тебе все равно. Ярослав же сказал на берегу, что он загнулся, а ты спокойно ушла себе.

— Да я не слышала тогда толком ничего! Закончилось все — и ладно. Мы долго стоять тут будем? Возьми какую-нибудь тряпку — руку мне примотать к его руке. Я могу поплыть и не удержу, — я пошла из гостиной. Святослав посоветовал в спину:

— Трусы надень.

— Чего-о? Вы чем там занимались? — взвился Юрка.

Я не слушала оправданий Святослава. Мы прошли почему-то в спальню — детскую Сашки и Шурки, временно оккупированную мной. На кровати лежал бледный Роман, провиснув плечами и не шевелясь. Я оглянулась — второй нормальной кровати не было, только маленькая, а с пола я не достану. Велела подвинуть его. Сама пока вскочила в трусики. Двигали Романа, как бревно. Он лежал весь обмякший, неживой. От страха ослабели ноги, затошнило.

Я осторожно прилегла с освободившейся стороны рядом с ним. провела рукой по щеке — теплый… значит живой еще. Голос подрагивал от волнения:

— Привяжи мою руку к его руке, чтобы не свалилась, когда я отключусь. Так Лев делал. На фига ты бинтуешь до локтя? Ладонь нужно было и все.

— Настя, ты сама сказала — руку. Я откуда знаю?

— Куда ты узлом? Ты бы еще наручники надел. Вообще, что ли? У меня же рука отпадет! Ты же пережал все… Иди теперь, дай сосредоточиться.

— Э-э-э, нет. Я должен видеть, что с тобой все в порядке. Мне он по барабану. Но если с тобой что случится… Меня маманя уроет. Лечи давай — молча.

Я закрыла глаза, стараясь повторить то ощущение, когда один кровоток на двоих, одно дыхание, даже отголоски скручивающей все нутро боли… Ничего не было. Я обеспокоенно приподнялась, заглянула в лицо Роговцева. На меня с нежностью смотрел карий глаз почти совсем без ресниц — не успели еще отрасти. Ярослав встал, пошел к двери.

— Ну, вылечила, теперь поговорите тут сами.

— Гады! — я рванулась с кровати. Роман перехватил меня поперек туловища.

— Настя, ее тоже заставили. У нее парень есть — человек, какой-то англичанин. Она на тяжелом роке помешана, а он известный артист. Он бы ей сделал ребенка, и мы бы развелись. Даже не жили бы рядом. Ты бы все знала, — выпалил он на одном дыхании, заглядывая в мои глаза, прижав к постели. Я дернулась, вцепилась зубами в узел. В дверь заглянул Ярослав, поинтересовался:

— Успел? Хорошо. А то бы она тебя по стеночке размазала. Чуть что — оборот. У меня сначала тоже так…

— Успел… Настенька, не надо. Не грызи, я потом сам распутаю.

— Ничего, пусть грызет. Я крепко завязал. Только ты смотри… я, когда первые разы…

— Выйди! Настенька, я не собирался с ней спать, я вас познакомлю — и с Ладой, и с ее парнем…

— Дебильное имя для тигры, — прорычала я.

— Да она сама его ненавидит! У нее псевдоним — Аврора.

— Дебильн…

— Настенька! Я обещал тебе решить все и я решил. Договорился свадьбу отложить на год. У того придурка гастроли и он ни в какую сразу на ребенка не соглашался, ничем не купить было. Но теперь это не актуально.

— Ты тогда смотрел на меня, как на пустое место, — заплакала я.

— Да ты скажи спасибо, что отцу стало плохо! А то я тебя прямо там убил бы! Ты ничего не сказала мне, как будто я чужой! У меня в глазах от злости помутилось. Как ты могла вообще?! Проверяла?! Как какую-то сволочь последнюю, которой верить нельзя?! После того, что у нас было?!