Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это мне решать, – ответил я, предпочитая глупому разговору вид за окном, в котором все равно ничего не было, кроме сплошной стены тумана, что меня вполне устраивало.
«Вот еще! “Любишь”? Что за фигня?! После всего, что случилось в жизни, я просто не мог никого полюбить. Не имел такого права. Потому что все, кого я любил, или бросали меня, или умирали. Или и то и другое сразу».
Прикрыл глаза. Усталость навалилась многотонным прессом, поэтому я даже не заметил, как заснул.
* * *
22 июля 1994 года,
трасса Киев – Борисполь
Ехать было всего ничего, каких-то полтора часа, а мы с Димкой уже успели рассориться вдрызг. Началось все с того, что он куда-то задевал мой корабль. Ракетный катер, который я смастерил на судомоделировании. Ходил на станцию юных техников за три километра, делал почти два месяца, а потом в один прекрасный день пришел из школы – а катера нет, тю-тю!
И Димка, который старше меня почти на три года, но выглядевший как дошкольник из-за болезни, сделал вид, что не понимает, о чем речь.
Я, естественно, пожаловался родителям.
Его родителям.
Отец у Димки – чиновник в киевской мэрии. Суровый такой мужик, никогда не улыбнется. И, естественно, жаловался не ему вперед, а Наталье Александровне – Димкиной матери, которая работала инженером на заводе. Та меня хотя бы слушала. Александр Андреевич же, как обычно, насупил брови, едва я заикнулся про катер:
– Димка, что ли?! Да что он тебе может сделать? Вон ты какой здоровый вымахал! Дылда! – махнул он рукой. Это еще нормально отделался, мог нарваться и на шлепок – только за то, что пожаловался. Тяжелый, горький и обидный шлепок. Поэтому жаловаться не любил. Но тут – цельный корабль исчез, будто заплыл в Бермудский треугольник. С концами!
А главное – накануне мы с Димкой его запускали в ванной, так Димка его все выпрашивал: отдай да отдай! Я, конечно, стоял на своем: нечего чужие корабли брать, свои надо уметь делать!
И тогда Димка жутко обиделся. Я ведь знал, что он не мог сделать такой же – пальцы не слушались, такая уж болезнь. Дима мог только все испортить, сломать. Как и произошло до этого с Великим Крейсером, на котором я вывел красной краской название «Варяг». Димка сдуру схватил корабль – и бежать в свою комнату. Но в итоге отломил прикрепленную на боку крейсера ракетницу, которую я клеил из картона два дня, а потом еще полдня расписывал масляной краской. Ракетницей я гордился – вышла как настоящая. Из такой, если жахнуть по другому кораблю, тот точно затонет. А Димка ее взял и сломал.
Догнал «брата» в коридоре.
– Отдай! – закричал я. – Этой мой корабль!!!
Димка только улыбался, давя негнущимися пальцами чужую поделку. Я с ужасом заметил, как согнулась еще и антенна на рубке.
– Отдай! – закричал я и резко дернул крейсер на себя.
Димка пошатнулся – а он нечасто ходил без костылей при родителях, и тут же полетел на пол. И, естественно, огласил коридор своими рыданиями.
Мигом явился отец.
Увидел меня.
Глаза вспыхнули.
Ох, и досталось тогда моей заднице – словно утюгом припечатали.
Чуть не взвыл.
– Но это же он забрал… – попробовал оправдываться я, да куда там?!
Пришлось извиняться перед «братом», который мне никогда таковым не был. Он-то для родителей родной, а я для них – всего лишь «приемыш».
Заставили встать на колени и просить Димку меня простить. Очень обидно! Меня душили слезы, а «братец» тихонько себе улыбался – он не хотел извинений, просто желал видеть, как я мучаюсь. Не знаю, может, Димка просто получал удовольствие от того, что кто-то выглядел более беспомощным, чем он сам.
Мне казалось, это очень несправедливо. Я же не виноват, что родился нормальным, а у Димки ДЦП!
Стоял на коленях до тех пор, пока не подошла Наталья Александровна:
– Ну все, Николай, хватит!
Она хоть и была добра со мной, но никогда не называла Колей или Коленькой. Всегда – Николай. Как и ее муж. Видимо, чтобы подчеркнуть дистанцию между нами – все же неродной сын.
В тот вечер, а это было вчера, я спас корабль, но наутро он исчез. Как раз тогда, когда нам надо ехать на природу – родители Димки решили прокатиться на пикник. Лес, озеро, палатка – вроде любой мальчишка должен радоваться будущей развлекухе, но меня, наоборот, душили слезы – корабль исчез, а Димка так и не сознался, что спер его.
– Потом найдется! – сказала Наталья Александровна, поэтому пришлось вытереть щеки от слез и лезть в машину.
Поехали.
Конечно, я знал, что потом ничего не найдется – Димка глупо улыбался все то время, пока мы собирались и одевались.
– Отдай! – шепнул я ему перед выходом. Тот лишь рассмеялся в ответ.
Потом уже, когда ехали за городом, мы снова поругались. Я сказал ему, чтобы отдал корабль, тот продолжал врать, что ничего не знает. Но глаза говорили о другом – хитрые такие, с блестинкой.
– Ну скажи, пожалуйста! – взмолился я.
Димка ответил коротко. Причем произнес все буквы отчетливо, хотя обычно «жевал носки»:
– Я его выбросил. Сломал и выкинул.
– Ты – что?! – Слезы сразу хлынули из глаз. – Что ты сделал?!
– Сломал, – спокойно повторил Димка.
Приемные родители на передних сиденьях признания не слышали, зато видели мою реакцию на него – я кинулся с кулаками на обидчика. В их глазах – на беззащитную жертву, родного сына, да еще и инвалида.
– Зачем ты его сломал? Зачем? – Я выкрутил руку Димки. Тот театрально заорал, даже пустил слезу, козел, хотя я-то знал, что на самом деле «братцу» не больно: сколько раз мы вязали друг друга, играя в войнушку, и ничего. Но он всегда орал, когда надо было вызвать жалость у родителей.
И тогда мне влетало…
Александр Андреевич остановил машину, а потом развернулся ко мне:
– Руки убрал! А теперь – проси прощения!!!
– Не буду! – вспыхнул я.
«Это же несправедливо, несправедливо, слышите?!» – стучало в висках.
– Быстро проси! – повторил отец Димки.
– Не буду. Он сломал, сломал мой корабль. Он! – захлебываясь слезами, протараторил я.
– Саша! – попыталась успокоить мужа Наталья Александровна, но тот уже отстегнул ремень безопасности и вышел из машины. Обошел автомобиль, открыл дверцу с моей стороны.
– На выход! – скомандовал он.
– Саша-а! Ну не надо, правда! – еще раз повторила жена, но Александр Андреевич не слушал. Глаза мужчины полны праведного гнева. Для него я был тем, кто жестоко избил сына, ни больше, ни меньше.
– Мы только поговорим. По-мужски. И все! – сказал Димкин отец жене, а потом вытащил меня за шкирку из машины.