Утром 10 февраля к ним в номера ворвался громкий, вихрастый, искрящийся Лев Толстой[13], племянник губернатора, очень довольный тем, что подруги до сих пор ничего не видели. Усадил обеих в экипаж, запрыгнул следом, свистнул ямщику — и понеслись: вниз по горбатой улочке, к набережной, туда, где сливались Волга и Ока. Но рек не было — они исчезли под белым снежным покрывалом. Губернаторская повозка легко соскользнула в русло — и Толстой, указав на серовато-голубую кромку, объяснил, что это и есть граница между набережной и рекой. «Кажется, что в Нижнем Новгороде выпадает больше снега, чем в Москве и во Владимире. Мы ехали прямиком через Оку — наплавной мост, составленный из лодок, убирают на зиму. Заснеженная река кажется сушью, и лишь ее форма, напоминающая прибрежную низменность, говорит о том, что это русло».

Китайские ряды Макарьевской ярмарки

Макарьевская ярмарочная часть, куда ежегодно устремлялись полчища полудиких торговцев и ряды послушных европейских путешественников, была пустой, мертвой. «Зимой здесь почти нечего смотреть. Сюда нужно приезжать во время ярмарки, летом». И Толстой, и Бутурлин, и вообще все твердили им это второй день, удивляясь, зачем они здесь в такое суровое скучное время.

Зимой товар в Нижнем был самым безыскусным, дежурным, случайным и дорогим: скверные шали, старый ссохшийся чай, куцый ситец, подозрительное серебро. Англичанки ничего не купили, но увидели, как устроены лавки и где живут их хозяева. «Вошли в одну. Она поделена на два яруса. В нижнем — одна большая и одна маленькая комнаты, а на верхнем — неплохая гостиная, спальня и маленький кабинет. Эту лавку можно арендовать за 800 рублей на все время работы Макарьевской ярмарки. Но здесь есть лавки лучше и дороже — их сдают по тысяче рублей. Купцы живут в этих же лавках. Из камня сделаны 2365 лавок, а фермы, поддерживающие галереи Гостиного Двора, сделаны из железа. Губернатор мне сказал, что длина всего Двора — около одной английской мили. И если обойти все его лавки, то придется пройти целых 40 английских миль. Невероятный город лавок!»

Спасо-Преображенский собор. Гравюра Д. А. Быстрицкого

Пролетев сквозь торговые ряды, оказались у Спасо-Преображенского собора, который местные называли по-домашнему — «наш», «ярмарочный». Велеречивый, звонкий, по-столичному изящный — он казался холеным генералом, отправленным в провинциальную Макарьевскую часть, чтобы навести здесь порядок и усовестить торгашей. Эдакий Бутурлин на губернаторском посту. «Просторный, светлый, красивый собор, богатый иконостас и алтарь из чистого серебра, дар купцов, торгующих на ярмарке. Ярмарка проходит здесь с 15 июля по 25 августа. Увидели большое паникадило также из чистого серебра. Затем прошли через зимнюю церковь, находящуюся в церковном здании позади собора. Своды ее капеллы расписаны фресками, изображающими небо с облаками. И здесь столь же богатый и красивый иконостас. Когда мы зашли в зимнюю церковь, Толстой показал нам уровень воды во время наводнения 1829 года — около трех футов высоты, если считать от порога. Наводнение нанесло огромный ущерб ярмарке. И была даже идея перенести ее на другой берег — туда, где кремль, но ее не поддержали купцы: там слишком высоко и им было бы неудобно поднимать туда свои товары».

Потом понеслись с Толстым обратно, через Оку, в кремлевскую часть, вверх по заснеженному холму. «Кремль совсем небольшой и на крепость непохож — ни одной пушки. Потом зашли в собор [Спасо-Преображенский], построенный в старом русском стиле в память о том храме, который некогда здесь стоял и в котором были похоронены многие суздальские князья, а также Козьма Минин, мясник и патриот, который собрал людей и вместе с князем Пожарским изгнал поляков из пределов России (это было в 1612 году). Копия хоругви, стяга Минина, с которой русские патриоты шли в бой, висит у гробницы Минина, вернее, у плиты с надписью, ведь само захоронение находится внизу, в крипте. Собор просторный, красивый и замечательно освещен. Потолок расписан синим по белому, а стены покрыты фресками, которые превосходно оттеняют белизну отполированных квадратных коринфских колонн, поддерживающих своды. Иконостас традиционно богатый».

Анна не изменяла своим научно-медицинским привычкам. В первый же день пожелала увидеть больницу и дом умалишенных. Сперва поехали в военный госпиталь «на 550 коек, но сейчас здесь около 450 человек — всюду чисто, опрятно», оттуда — в психиатрическое отделение Мартыновской больницы, неподалеку от кремля: «В клинике около 15 или 20 человек. Тихо, везде идеальный порядок. Один мужчина, завидев нас, подошел к двери и сказал нам через оконце, тихо, по-русски: «Я думал это генерал-губернатор, а это бандиты»».

Анна спохватилась — было уже три часа десять минут. Они опаздывали на ужин к губернатору, назначенному на четыре. Распрощались с Толстым, помчались в номера, скинули помятые неряшливые одежды. Натянули шелковые платья. Кое-как справились с волосами, нахлобучили шляпки и выехали в губернаторском экипаже на обед — за день они изрядно проголодались.

Похожий на дворец особняк генерала Бутурлина стоял в кремле. Губернатор жил с семьей в бельэтаже. Во втором помещались императорские покои (Николай Павлович часто наведывался в Нижний). На третьем этаже все еще строили домовую церковь, и кое-где стояли леса. Энн и Анна приехали около четырех. Гостей было немного — все crème de la crème местного общества. Со многими уже успели познакомиться. По русскому обычаю, хорошо отрепетированному в Москве, англичанки подошли к губернатору — он облобызал им ручки, они поцеловали его в лоб. Бутурлин представил их супруге, Анне Петровне, урожденной Шаховской, «доброй, симпатичной, хорошей, любезной и гостеприимной». Потом в салон торжественно вышел ливрейный камердинер, похожий на бритого гвардейского унтера, и басом протрубил начало обеда.

Анна всегда любила хорошо поесть и, собираясь в тучную хлебосольную Россию, мечтала о пышных застольях, кашах, сдобных кулебяках, богатырских котлетах, телятине, квасе, поросятах под хреном. Когда местные аристократы приглашали ее на чувственные барочные пиры, она радовалась как ребенок и даже ничего не ела наперед, оставляя место для тяжелых вечерних блюд. Генерал-губернаторский обед был хорош: «Вначале подали отличный суп и котлеты. Потом маринад из рыбы. Потом круглые отбивные говяжьи котлеты, уложенные на блюде вокруг шпината и крохотных жареных картофелин величиной со стеклянные шарики. Затем были тушеная волжская стерлядь (превосходная, поданная с дольками лимона, чтобы рыба не казалась слишком жирной), жареная курица или дичь и соленые огурцы, которые передавали по кругу. Потом желе, два блюда со сладостями (удлиненные превосходные сливы и вишни). И в конце предложили кувшин с водой для ополаскивания рук и рта (но все ополаскивали только рот). И после мы перешли в гостиную, где подали кофе».