Позднее, когда на Инпрпрала кинулись дети, чьи ухмыляющиеся, смазанные жиром физиономии стали местом пляски огневых отблесков, и осыпали шквалом полувосторженных, полуиспуганных воплей; когда они, подбадриваемые родителями, погнали ледяного демона прочь от грандиозного ритуального костра, пламя которого так и колыхалось, прямо в студеную тьму, где ему было самое место; когда все это завершилось, и скаранаки, как у них было заведено, принялись пить, петь, рассказывать байки и по-совиному таращиться в костер, плюющийся искрами, потрескивающий и дарующий уютное тепло…

…в это самое время Полтар притаился в продуваемой холодным ветром степи, задержавшись вне лагеря, чего не делал последнюю дюжину лет или дольше, и сидел там, сражаясь с ознобом, обхватив плечи под отцовским плащом из волчьих шкур, бормотал себе под нос, так что дыхание превращалось в пар, и ждал…

Вот тогда-то она явилась из тьмы и пологой травы, из ветра и хлада. Свет Ленты пробился сквозь тучи и коснулся ее.

Обнажив белые и острые клыки в оскале от уха до уха, вывалив язык и вытаращив глаза, неуверенно ступая на лапах, не предназначенных для прямохождения, с головы до ног облаченная в волчицу, как в Ишлин-ичане она облачилась в шлюху.

Она молчала. Ветер завывал вместо нее.

Полтар встал, забыв о ледяном холоде, пробравшем до костей и сковавшем лицо, и пошел к ней, как мужчина идет к брачному ложу.

Когда Рингил вернулся домой, он услышал, как из западной гостиной доносятся звуки, свидетельствующие о присутствии Гингрена – он шумно ходил туда-сюда и рычал на какого-то человека, чьи ответы звучали гораздо тише. Дверь оставили приоткрытой, что выглядело приглашением к подслушиванию. Рингил на некоторое время задержался в коридоре снаружи, прислушиваясь к резкому голосу отца и тихому, робкому – старшего брата, Гингрена-младшего. От этих звуков его обдало холодом воспоминаний.

Длинный коридор…

Рингил едва не ускользнул, но Гингрен, демонстрируя замечательную интуицию, повернулся и заметил его в коридоре.

– Рингил! – заорал он. – Ты-то мне и нужен. А ну, иди сюда!

Рингил вздохнул. Сделал пару шагов и замер, едва переступив порог комнаты.

– Да, отец.

Гингрен и Гингрен-младший переглянулись. Брат Рингила растянулся на кушетке у окна, одетый по-уличному, в сапогах и с придворным мечом – он явно приехал с визитом из собственного дома в Линардине. Рингил увидел его впервые за без малого семь лет, и перемены не красили брата: Гингрен-младший прибавил в весе и отрастил бороду, которая ему совсем не шла.

– Мы как раз говорили о тебе.

– Как мило.

Отец прочистил горло.

– Ну так вот, Гинг считает, что мы можем придушить идиотизм в зародыше. Кааду дуэль нужна не больше нашего – похоже, Искон действовал на свой страх и риск и перегнул палку. Не время, чтобы видные семьи Трелейна грызлись из-за ерунды.

– А, Каады у нас теперь видная семья?

Гингрен-младший сдавленно рассмеялся, но резко умолк, когда отец бросил на него сердитый взгляд.

– Ты знаешь, о чем я.

– На самом деле, нет. – Рингил посмотрел на старшего брата, и Гингрен-младший отвернулся. – Ты явился, чтобы предложить свои услуги в качестве секунданта, Гинг?

Наступило неловкое молчание.

– Я и не надеялся.

Его брат покраснел.

– Гил, дело не в этом.

– А в чем?

– Твой брат пытается сказать, что нет необходимости в секундантах и прочих частях этой нелепой шарады. Искон Каад не будет сражаться, ты тоже. Мы разберемся с этим, как разумные люди.

– Да ладно! А если я этого не хочу?

Из горла Гингрена вырвалось рычание.

– Я начинаю уставать от твоего поведения, Рингил. С чего вдруг ты захотел с ним драться?!

Рингил пожал плечами.

– Даже не знаю. Он оскорбил твое родовое имя, явившись сюда и устроив сцену. Обнажил сталь на твоей земле.

Гингрен-младший сердито подался вперед.

– Это и твое родовое имя.

– Хорошо. Значит, мы договорились.

– Нет, мать твою, мы не договорились! – заорал Гингрен. – Ты не можешь прорубаться через любую проблему, размахивая своим проклятым мечом, Рингил! Здесь, в городе, живут по-другому. Все изменилось.

Рингил изучил ногти.

– Да, меня долго не было.

– Ага. – Безвольно повисшая рука отца сжалась в кулак. – На хрен ты вообще явился.

– Э… жене своей предъявляй претензии. Она у тебя дама великодушная.

Гинг вскочил.

– Не смей говорить о матери в таком тоне!

– Да ладно тебе. – Рингил на миг досадливо зажмурился. – Послушайте, мне все это надоело до смерти. Ты тоже причастен к делам, которые творятся в Эттеркале, Гинг? И хочешь, чтобы я перестал искать нашу кузину Шерин, а то слишком много выгодных и тайных сделок окажутся под угрозой? И слишком многие новые друзья из портовых трущоб обидятся?

– Шерин всегда была тупой девкой, – резко заявил Гинг. – Мы все ей говорили не выходить за Билгреста.

– Тупая девка или нет, но твоя уважаемая матушка хочет, чтобы она вернулась.

– Я же сказал…

Рингил хищно ухмыльнулся.

– Жаль, что ей пришлось перебрать всех трех братьев, прежде чем нашелся один с яйцами, готовый выполнить просьбу.

Гингрен-младший метнулся к Рингилу, тот шагнул навстречу. Он все еще был взбудоражен после событий у ворот и готов кому-нибудь врезать.

– Гинг! Рингил!

При звуке отцовского голоса оба замерли в центре гостиной, на расстоянии вытянутой руки, сверля друг друга взглядами. Рингил смотрел в яростное лицо брата, смутно осознавая, что его собственное выглядит иначе – оно застыло как маска. Может, его слабая улыбка обещает насилие, и только.

– Ну? – мягко спросил он.

Гинг отвернулся.

– Она меня не просила.

– Интересно, почему.

– Эй… да пошел ты! – Опущенные руки Гинга сжались в кулаки, он неосознанно вторил гневу отца. Рингил уже видел, как такое случалось в юности. – Я пришел, чтобы узнать, не понадобится ли моя помощь.

– Ты не сможешь мне помочь, Гинг, и никогда не мог. Ты, мать твою, всегда был чересчур покорным.

Длинный коридор…

* * *

Длинный коридор в спальном крыле Академии, где сквозь ряд окон сбоку падали косые лучи холодного зимнего света. Неясный запах навощенного пола, к которому прижали Рингила, обжигал забитый кровью нос. На полированной деревянной поверхности мерцали отражения окон, словно удаляющийся ряд бледных бассейнов – по всему коридору, до недостижимой двери в самом конце. На спину ему давили старшекурсники, навалившиеся кучей. Их было слишком много, чтобы драться, и они волокли его прочь от двери, к которой он пытался сбежать, обратно в сумерки и уединение спальни. Он помнил холод на бедрах и ягодицах, который почувствовал, когда стащили штаны.