Иногда холодные ночи в Рейнбоу-Фоллс не так уж плохи, мороз бодрил, и воздух в городе становился чистым, свежим, но у холода была и мрачная сторона: он означал, что в ночное время покажет острые зубы и нанесет особо ядовитые укусы, от которых у кое-кого онемеет нос. Сэмми сидел на пластиковом мусорном мешке, чтобы не промочить зад. И, в общем-то, ему было тепло, одежда соответствовала погоде.

Но он беспокоился за свои руки. На работу Сэмми носил простые вязаные перчатки, из тех, что не мешают вести машину, но не защищают от мороза. Чакрабарти боялся, что, если репликанты прибудут в большом количестве и атака окажется продолжительной, его руки очень замерзнут и не смогут управиться со штурмовой винтовкой и дробовиком.

Поэтому, вместо того чтобы сидеть с винтовкой наготове, он прислонил ее к парапету и сунул ладони во фланелевые карманы куртки.

Он рассчитывал, что репликанты воспользуются одной из двух стратегий: либо бесстрашная атака двери с попыткой взять студию штурмом и убить всех внутри, либо нападение на транслирующую вышку, находящуюся прямо за основным зданием и соединенную с ним.

Коль они контролируют энергостанцию, как утверждает Девкалион, то могут отключить весь квартал, но это не препятствовало бы боевому призыву Мэйсона Моррелла формировать сильное сопротивление революции. У станции имеются аварийные генераторы, расположенные внутри здания и запитанные от большого бензинового бака, вкопанного под парковкой, запас топлива позволял им оставаться в эфире как минимум двадцать четыре часа, а то и вдвое больше.

Трансляционная башня, собранная из стальных ферм[28], была надежной конструкцией, четыре ее опоры крепились к бетонным колоннам, уходившим в землю на глубину восемнадцать футов. Такое устройство гарантировало, что башня выстоит и в худшее из предсказываемых на тысячу лет вперед землетрясений, способное встряхнуть всю эту область в случае извержения Йеллоустоуна. Самым слабым звеном являлся кабель передачи, выходивший из задней части здания через кабель-канал. Башню можно было разрушить большим количеством взрывчатки, а драгоценному кабелю хватило бы и небольшого заряда. Сэмми будет стрелять в любую группу, которая попытается приблизиться к радиовышке, с полуавтоматическим «Бушмастером» он сумеет снять их задолго до приближения к цели, даже если те окажутся крепкими и для гарантии понадобится четыре-пять смертельных ранений.

Из домашнего бункера Ральфа, или что там у него было, привезли не только оружие, но и дополнительное оборудование, которое могло пригодиться, в том числе и четыре рации «Motorola Talkabout» размером с мобильные телефоны в полтора дюйма толщиной. Это позволило Ральфу, Барту, Мэйсону и Сэмми постоянно быть на связи. Свою рацию Сэмми держал в кармане куртки.

Прибор чирикнул, и, когда парень вытащил его из кармана, Барт Когборн спросил:

– Сэмми, ты там?

Сэмми, нажав кнопку передачи, ответил:

– На месте и готов действовать. – Затем отжал кнопку.

Барт со своего поста в приемной сказал:

– Если со мной что-то случится и ты заберешь Бобби, никогда и ни за что не давай ему вкусняшек из сыромятной кожи. Он их обожает, но собаки слишком легко таким давятся. Прием.

Сэмми ответил:

– Никакой сыромятной кожи. Понял. Отбой.

Не успел Сэмми вернуть рацию в карман, как Барт сказал:

– Первый раз его нужно обязательно выводить утром, потом около одиннадцати и после того, как он поест в полчетвертого, а в четвертый раз – перед сном. Прием.

Сэмми собирался ответить, но Барт включился снова:

– Бобби писает четыре раза в день, однако редко четыре раза какает. Какает он обычно трижды в день, так что, если на одной из прогулок он не прокакается, не волнуйся. Это нормально. Прием.

Сэмми подождал, чтобы убедиться, что Барт закончил, а затем ответил:

– Четыре раза писает, три раза какает. Понял. Отбой.

Но Барт не закончил:

– На всякий случай, чтобы я знал, что ты понял, скажи мне еще раз, какой у него любимый кролик. Прием.

– Светло-зеленый, полностью плоский, а не тот, что с плоскими ушами, – ответил Сэмми. – Отбой.

Кто угодно, чья рация была настроена на этот же канал, мог услышать их разговоры. Прибор чирикнул снова, прежде чем Сэмми успел его спрятать, и Ральф Неттлс сказал:

– Хорошо, что ты не обещал забрать меня, Сэмми. С моей простатой писать надо каждые полчаса. Отбой.

Сэмми выждал подольше, прежде чем снова сунуть рацию в карман.

И, словно кто-то открыл двери в небо, сорвался ветер, разгоняя неподвижность. Снег как будто начал падать быстрее, хотя это могло просто показаться. Снежинки теперь не описывали спирали и не танцевали в воздухе, они мчались сквозь тьму яркими косыми росчерками на фоне парковочных фонарей. Воздух мгновенно стал холоднее, чем прежде, и Сэмми сжал в карманах кулаки, почти не защищенные перчатками.

Джоко облажается. Не знает когда. Не знает как. Но Джоко облажается, потому что он Джоко.

Он сидел на полу. Возле кофейного столика в гостиной. В одной из своих четырнадцати забавных шапок с бубенчиками. Не в хакерской шапке. А в шапке «пожалуйста-пусть-я-не-облажаюсь». Раньше она никогда не срабатывала. Но в этот раз просто должна. Просто обязана.

Эрика застыла с книгой в кресле у камина. Она улыбалась ему.

Джоко не улыбался. Он раньше был опухолью, а теперь чудовищем, и его улыбка ужасала. Он очень дорого заплатил за то, чтобы узнать, насколько она ужасает.

Эрика ее не боялась. Эрика любила его. Она была его мамой, приемной. Но его улыбка пугала всех остальных. Они кричали, или бросались камнями, или били его палками и ведрами, или совали в духовку и пытались испечь до смерти, или стреляли в него, или пробовали поджечь, или бросали его в загон с тремя большими голодными свиньями, или буквально швыряли его под автобус, а еще пытались задушить шарфом.

«Не улыбайся. Не улыбайся».

На полу с другой стороны столика сидела, поджав колени, его новая подруга, Крисси.

Джоко был на пару дюймов выше обычного карлика, ниже практически всех вокруг. Но не был ниже Крисси, которой исполнилось пять. Он был тут большим мальчиком. Статус. Впервые для Джоко. Большой мальчик. Ответственность положения давила на Джоко. Он боялся начать потеть.

На столике стояли две чашки и блюдца. Маленькая тарелка, на которой лежали четыре обычных бисквитных печенья и шесть кубиков сахару. Две ложки. Две красивых тканевых салфетки с вышитыми розами, которые Джоко с удовольствием сделал бы шапкой для воскресений. И чайник.