— Мне не надо платить. Я готова работать ради проживания. Ем я мало, вы знаете…

— Ну я даже не знаю… Надо бы с Андреа посоветоваться…

— А днем если хотите, я могу готовить, убираться… — Галина почувствовала сомнение в голосе хозяйки и предлагала свои дополнительные услуги, лишь бы остаться, лишь бы как-то пережить момент ожидания своих, — я могу по магазинам… Стирать, гладить…

— Галя! Но это же колоссальная работа!

— Пусть! Лишь бы вы позволили жить у вас… Это недолго… — извиняющимся голосом добавила она. — Завтра посылаю деньги своим. Они скоро приедут…

— Хорошо, Галя! Живи! — все перечисленное Галей поразило воображение Паолины. Она прекрасно понимала, что одна уборка дома — занятие крайне хлопотное. Она нанимала женщину раз в неделю, чтобы та поэтапно убирала то один этаж, то другой. А Галя думает взвалить на себя еще и магазины, и кухню, и всю остальную домашнюю работу… Плюс дети вечерами. Паолина сочла проживание и питание русской настолько мизерной платой за этот гигантский труд, что согласилась даже без согласования с мужем, хотя обычно такие решения они принимали вместе.

В аэропорту было шумно и многолюдно. Зато свежо: кондиционеры работали вовсю.

Почему-то вместо радости Галя испытывала неимоверное волнение. Руки то потели, то дрожали, то мерзли. Она попеременно куталась в шарф, пытаясь согреться, и освежалась газированной водой в надежде охладиться.

Рейс задерживался, и Галя в нервном напряжении сновала туда-сюда: от монитора к залу ожидания, от стойки информации к выходу из аэропорта. Там, на улице, господствовал декабрь. Погода была промозглой, но в ярко украшенном городе царило ожидание Рождества, и невозможно было остаться равнодушным к праздничному настроению.

Витрины сверкали огнями, елки искрились блестящими шарами, вывески поздравляли с приближающимся праздником и желали счастливого Рождества.

Во всем чувствовалось ожидание праздника… Люди приветливо улыбались друг другу. При взгляде на вспыхивающие разноцветными огнями елки лица горожан теплели. И Галя удивлялась: надо же, взрослые люди… а реагируют как дети. Радуются, восхищаются и не стесняются демонстрировать свои чувства.

Вот и сейчас, невзирая на все свое волнение, Галя выходила из здания аэропорта и любовалась огромной красавицей-елкой, необыкновенно украшенной, будто бы посыпанной инеем, наряженной одноцветными ярко-голубыми шарами…

В Галином детстве, да и до сих пор, принято было украшать елки разноцветными и разномастными игрушками, гирляндами, переливающимися всеми цветами радуги. Причем, считалось, чем ярче, чем больше цветов, тем наряднее и богаче елка. И люди старались: елки у них переливались, блистали и мигали разноцветными огнями.

Здесь, в Европе, было принято иначе. Одноцветные шары или гирлянды. Никакого разноцветья… Все стильно, завораживающе красиво, великолепно!

Созерцание отвлекало Галю от томительного ожидания и немного успокаивало ее нервозность.

Было решено, что муж с сыном прилетают вместе. Галя сняла номер в скромной гостинице, маленький, не очень удобный, но зато дешевый и с завтраком. И хотя на завтрак предлагался самый минимум продуктов: яйца, хлеб, мюсли, джем и кофе, Галя была рада и этому. В строительной компании ей гарантировали жилье, и этот отель был вынужденной и кратковременной мерой.

Багаж своим она велела брать по максимуму, чтобы хотя бы первое время не тратиться на одежду. Хотя какой у них там максимум? По два свитера, по три рубашки…

Господи! Неужели получится?! Неужели все удастся? Когда Галину начинали одолевать сомнения, она с упорством, достойным подражанием повторяла бессчетное количество раз: «У меня все хорошо! Я счастлива! Мои желания исполняются!»

Она ходила по залу ожидания и шептала себе под нос эти нехитрые фразы, то напевая их на всевозможные лады, то повторяя строго и четко, как молитву.

Димка вышел из самолета следом за отцом, но так и норовил вырваться вперед. И когда они получили багаж, сын все же первым бросился к выходу, оставив отца складывать свои сумки на тележку.

Чемоданов на колесиках у них отродясь не водилось. Везли они свои вещи в спортивных сумках через плечо и в каких-то немыслимых баулах. Раз сказано по максимуму, значит, по максимуму.

Галя обводила всех пассажиров лихорадочным взглядом, нервно вытягивала шею и судорожно сглатывала слюну.

Сын выскочил один, без отца, и Галя замерла с полуоткрытым ртом, не сразу осознав, что этот высокий, длинноволосый, неказистый подросток — ее Димка.

— Дима-а-а! Сынок! — заорала она как ненормальная. — Я здесь!

И она, растолкав других встречающих, рванулась к ребенку.

— Мама! — Димка бросил баулы, обнял мать, и оказалось, что он уже одного с ней роста. — Мам, привет!

— Наконец-то! — Галя не отпускала сына, прижимая его к себе и повторяя только это «наконец-то».

Объятия ее казались Димке каменными. Он не мог толком ни повернуться, ни вздохнуть. Да и не пытался. Запах мамы, казалось, неуловимый, заполнил его, он даже всхлипнул. Сначала скрытно, а потом заплакал не стесняясь, потому что так соскучился, что сил сдерживать свои чувства не было.

Встревоженный Сашка катил полную телегу вещей. Вид у него был усталый и недовольный. Во-первых, тележка попалась дурацкая. Одно колесо все время выворачивалось и тормозило все движение. Во-вторых, гитара в чехле висела где-то на спине, что вынуждало его идти неестественно прямо. В-третьих, Димка куда-то делся. Не дождался его, убежал вперед, и Сашка волновался, что ребенок потеряется.

Галя увидела его первой и расцепила объятия.

Глаза Сашки метались по встречающим. Он еще не видел ни сына, ни жены, в толпе встречающих все сливалось… А у Гали при взгляде на мужа упало сердце…

Она еще не поняла почему, толком еще ничего не осознала, не проанализировала. Просто уткнулась взглядом в его лицо и почувствовала: чужой! Что скрывалось для нее под этим словом? Почему именно оно выпрыгнуло изнутри и ударилось больно в сердце?

Она отлепила от себя сына и помахала Сашке рукой:

— Эй! Мы тут!

Он посмотрел в их сторону и со вздохом облегчения улыбнулся:

— Ну здравствуй, дорогая!

Распахнутые объятия, знакомый образ, приветливая улыбка и абсолютно чужой взгляд!

Господи! Опять это ощущение. Его даже неприятным не назовешь. Ощущение странное и страшное. Ждала своего, родного, близкого… А увидела будто бы незнакомого мужчину.

«Это первый момент, — уговаривала она себя. — Сейчас мы обнимемся, поцелуемся и все пройдет». Они обнялись, поцеловались. Как будто стыдливо, стесняясь и сына, и людей вокруг… Скомканно как-то, сухо…

Галя не задавала мужу никаких провокационных вопросов. Зачем? Случилась разлука, вынужденная, затяжная, непредвиденная… Они отвыкли друг от друга. Это же очевидно. Полгода разлуки для людей, которые практически никогда не расставались больше, чем на неделю, это, наверное, много. Это много, долго и тяжело!