Помощь родственникам и сельским жителям переместилась в сферу личного общения местной общины и как максимум распространялась на уезд или округ. Связи с чиновниками и их домашними слугами, с другой стороны, часто простирались гораздо дальше. Предельно очевидными доказательствами их пространственного охвата выступают письмена на камнях, где среди обязательств клиентов перед покровителями часто значилось содействие в сооружение памятной колонны. На памятной колонне в честь Лю Куаня перечислены имена трехсот с лишним человек, которым он помог, из всех уголков Северного и Центрального Китая, а в честь Кун Чжоу колонну соорудили 43 благодарных жителя из десяти различных округов39.

Многие люди, перечисленные в письменах, составленных в честь сердобольных влиятельных политических деятелей, отнесены к ученикам. Притом что такой статус далеко не всегда указывает на связи в сфере просвещения, в литературных источниках описываются люди, отказавшиеся от политической карьеры, посвятившие себя науке и тем самым сформировавшие сети, состоявшие из сотен или тысяч преданных последователей. В случае с Фань Чженем «ученики пришли из дальних районов империи», и некоторые из его воспитанников объединились, чтобы воздвигнуть камень с хвалебным посвящением еще при его жизни.

В других эпизодах говорится об обширных территориях, исхоженных учеными пешком в поисках самых толковых учителей, и о связях между людьми, налаженных в процессе этих поисков. Поскольку в родной провинции знаменитого ученого Чжэн Сюаня в Шаньдуне не нашлось серьезных ученых, он отправился в Гуаньчжун, чтобы учиться у Ма Жуна, у которого уже набралось больше четырехсот учеников. Чжэн Сюань уделил больше десяти лет овладению науками в различных частях империи, а потом вернулся домой и сам собрал сотни учеников. Такую же точно важную роль играли связи между учителем и помощником, за которого учитель мог отдать свою дочь замуж в знак признания его больших успехов в овладении науками и ради укрепления отношений40. Образование, а также политика, таким образом, послужили средством расширения влияния родовых кланов за пределами своего родного района.

Последней формой объединения рода, используемой великими кланами, следует назвать поклонение местным божествам. Право жертвоприношения конкретным божествам считалось признаком власти и общественного положения как минимум со времен династии Шан, правившей во 2-м тысячелетии до н. э., и сохранялось такое положение вещей на протяжении династии Хань и дальше в императорском Китае. В главе «Августейшие учреждения» трактата Ли-цзи говорится так: «Сын Небес возносит жертвы Небесам и Земле. Крупные землевладельцы приносят жертвы алтарям почвы и зерна. Наследственные чиновники приносят жертвы домашним хозяйствам. Сын Небес приносит жертвы знаменитым во всем мире горным вершинам и великим рекам. Крупные землевладельцы приносят жертвы знаменитым горам и крупным рекам в пределах своих собственных вотчин»41. Предводители великих родовых кланов использовали такую логику для установления контроля над местами поклонения горам, бессмертным созданиям или другим местным знаменитостям, поклонение которым не требовало санкции со стороны государства или разрешалось постфактум.

Раздел имущества между родными братьями, устройство полезных связей посредством заключения брака, раздача денег во время угощений и в качестве подаяния, путешествия ученых, а также проведение молебнов в знак поклонения местным божествам – все это служило умножению числа домашних хозяйств, принадлежащих к великому клану. Соответственно, максимально росло число людей, услугами которого такой клан мог воспользоваться. Ради максимального приращения богатства и власти предводители этих родовых кланов – как и государственные власти – стремились привлекать в сферу своего влияния как можно больше народа, а расширение земельных наделов и накопление наличных денег стояло на втором месте. Так как аграрные технологии того периода истории опирались на интенсивный ручной труд в почти садоводческом стиле сельского хозяйства только с вспахиванием и выращиванием культур с экономией за счет наращивания производства, смысл в объединении небольших земельных наделов в крупные вотчины практически отсутствовал. Представители великих кланов предоставили арендаторам возможность обрабатывать свои собственные клочки земли, а доход, собранный с издольщиков, шел на расширение их сетей.

Даже когда с крахом династии Восточная Хань власть центрального государства пала, влиятельные в местном масштабе кланы ради сохранения своих состояний не стали переходить к принципу первородства. Наоборот, они продолжали делить свою собственность между сыновьями и искать союзы в браке, чтобы увеличить число своих последователей и расширить географический размах своего влияния.

Непоколебимые границы расселения китайского народа и существования его культуры приблизительно определялись начертательными пределами империи Цинь. Притом что территория Китайской империи иногда простиралась на северные степи, Среднюю Азию, Южную Маньчжурию, Корею и континентальную часть Юго-Восточной Азии, расширение ее в этих направлениях происходило на исторически непродолжительные периоды времени. Народы этих областей оставались свободными от китайского владычества до прихода к власти последней, представленной маньчжурами династии Цин.

Народ, обитавший по соседству с Китаем, можно разделить на две группы. К северу и западу сложились кочевые сообщества, существовавшие за счет выпаса скота и сформировавшие государства, радикально отличавшиеся от китайской модели. За исключением городов-государств в оазисах Средней Азии, эти области должны были оставаться за пределами китайской культурной сферы. Богатые водными ресурсами южные и юго-восточные области, а также горные плато юго-запада, наоборот, энергично осваивались китайскими переселенцами. Там и в северо-восточных оседлых аграрных государствах постепенно перенимали китайские формы письма и государственной организации, но такие изменения вряд ли могли начаться в период правления древнейших династий императорского Китая1.

Эпоха правления династий Цинь и Хань ознаменовалась взаимосвязанными, однако диаметрально противоположными тенденциями: возникновением ощущения постоянной пограничной зоны, отделяющей оседлых китайских земледельцев от их северных кочевых соседей, и появлением идеала безупречной мировой империи, в пределах которой представители инородных образований должны прибывать ко двору императора с данью и выражением подданнических заверений. Китайские императоры помимо всего прочего оценивали свою власть по такому критерию, как вовлечение независимых народов в сферу влияния Китая. Следовательно, народы соседних с Китаем государств помогали формулировать политику китайского государства, а также формировать многие черты китайской цивилизации. Определение общей «китайской» культуры как таковой получилось в результате ряда системных столкновений с этими чужеродными этническими группами, в частности с северными кочевниками.

История возвышения кочевого образа жизни как способа существования народов написана полностью на основе археологических находок, но многие пункты их толкования остаются предметом открытого спора. Тем не менее совершенно ясно, что полноценный отгонно-пастбищный кочевой образ жизни (выращивание гуртов скота, перегоняемых согласно сезонному циклу из одних мест в другие, где для скота достаточно травы и воды) сложился как общественно-хозяйственный способ существования северных народов на протяжении 1-го тысячелетия до н. э. (примерно в период правления династии Восточная Чжоу: 770—221 годы до н. э.). В предыдущее тысячелетие народы Средней Азии и Казахстана сочетали земледелие с пастбищным животноводством. То есть они выращивали зерновые культуры вокруг оазисов или рек, а также пасли стада в прилегающих к ним степях. Возможно, из-за перенаселенности или сокращения естественных осадков некоторые группы населения отказались от земледелия и посвятили себя кочевому пастбищному животноводству, не забывая об охоте и торговле. Другие группы тамошнего населения переселились в долины рек, чтобы заняться плужным земледелием2.