Он гонял голубей, пытаясь поймать хоть одного. Он делал вид, что хочет сигануть с моста, а я, смеясь, его фотографировала. На рыночной площади мы ели арбуз — прямо на улице, прислонившись к стене дома, — и красный сладкий сок стекал по его подбородку, и ему было все равно, а я так и норовила слизать ароматные ручейки с его смеющегося лица.

На узеньком мосту, недалеко от площади Сан-Марко, благовоспитанный британский подданный Алан Джексон и его ненормальная русская подружка затеяли шуточную ссору с мимом. Мим работал человеком-статуей — раскрашенный под памятник, он неподвижно стоял на специальном подиуме, а проходящие мимо туристы кидали ему монетки. Алан пристроился рядом, и надо сказать, в позе статуи он смотрелся даже более гармонично, чем вышеупомянутый мим. И вот проходящая мимо группа гомонящих японцев бросилась с моим Аланом фотографироваться. Напоследок этому дилетантскому уличному артисту была вручена пятидесятидолларовая купюра. Истинный же мим остался не у дел. Этого он перенести не мог — сорвавшись с подиума, он накинулся на самозванца Алана, как горный орел на перепуганного кролика. На наши бедные головы обрушился шквал экспрессивных итальянских ругательств. Мим был настроен серьезно, Алан же вероломно шутил. В итоге купюра была торжественно передана артисту, и тот наконец успокоился и вернулся на свое законное место.

Короче, мы вели себя, как подростки, впервые оставшиеся без родительского надзора. И это было здорово! Не помню, когда в последний раз мне было настолько весело с мужчиной.

Позволю себе упомянуть о еще одном забавном случае, который никак не мог оставить меня равнодушной.

Описанное ниже показалось мне знаком судьбы.

В нашем номере, разумеется, был телевизор с доброй сотней спутниковых каналов, который мы, как и положено увлеченным исключительно друг другом влюбленным, игнорировали. Но все-таки по утрам, пока я долго и мучительно подкрашивала в ванной лицо и пыталась придать прическе божеский вид (что, учитывая влажный венецианский климат, было не так-то просто), Алан развлекался тем, что хаотично переключал каналы. Завивая ресницы и подрумянивая щеки, я тоже вяло прислушивалась в вавилонскому многоголосию, доносящемуся из телевизора — ведь там были и итальянские, и немецкие, и британские, и французские каналы, и даже наше НТВ.

И вот однажды — услышав это, я даже обожгла себе ухо горячими щипцами для завивки волос — однажды телевизор до боли знакомым голосом произнес:

— День ото дня наши тиражи увеличиваются, мы привлекаем новых молодых журналистов…

Уронив щипцы на пол, я стремглав бросилась в комнату.

Ну конечно же, я не ошиблась. Весь экран занимала довольная физиономия моего начальника Степашкина — он стоял посреди какого-то колонного зала и держал в руках обрамленный золотом диплом.

Что за чертовщина?

Не обращая внимание на изумленного Алана, я сделала звук погромче. Речь шла о вручении какой-то премии лучшим периодическим изданиям года, и наша затхлая газетенка, оказывается, выиграла в номинации «Прорыв года». Странно, я, как заместитель главного редактора, должна была об этом знать! Было бы честнее, если бы вместе со Степашкиным я получала бы этот чертов диплом — тем более, что он совсем не честолюбив, а я всю жизнь мечтала, чтобы у меня взяли интервью!

— В будущем мы собираемся поменять весь корреспондентский состав, — распинался мой шеф, — потому что штат газеты огромен, а реальную пользу приносят лишь несколько человек. К тому же, у меня появится новый заместитель…

— Что? — вскричала я. — Но этого не может быть!

— Что случилось? — заволновался Алан. — Это твой знакомый?

— Хуже, — простонала я, — это мой босс. И он только что объявил всему миру, что собирается меня уволить.

— Да ты что? — всполошился он. — Значит, ты потеряешь работу, Саша?

— Да нет, — поморщилась я, — понимаешь, он так всегда говорит. Всегда обещает уволить меня, но в итоге не увольняет.

— Как это? — Алан выглядел озадаченным. — И зачем же он это делает?

— Если бы я знала, — развела руками я, — наверное, он садист. Я уверена, что и в этот раз все обойдется, но почему же надо вопить на весь свет, что я неудачница?! Алан, если бы ты знал, как мне все это надоело! Опостылело просто.

— Так в чем же дело? — после паузы сказал он, — знаешь, мне кажется, я мог бы что-нибудь придумать.

С замиранием сердца я ждала его вердикта — нельзя было придумать лучшей ситуации, чтобы наскоро объяснившись в чувствах, обсудить формальности моего переезда в Лондон.

Но Алан промолчал. Однако именно в тот момент я осознала, что и правда не могу так больше.

Внутренний голос орал-надрывался, толкал в спину по направлению к глобальным переменам, подкидывал знаки судьбы, а я выслушивала его отчаянные требования, а сделать ничего не могла.

Но знаете что — впервые я была готова целиком и полностью поменять свою жизнь.

По мере того как крошечные наши каникулы подходили к концу, внутреннее веселье уступило место меланхолии. Я смотрела на по-прежнему счастливого Алана и была готова разрыдаться от безысходности. Ежу понятно, что он и был мужчиной моей мечты. И если существуют пресловутые вторые половинки, то я свою после долгих и болезненных поисков наконец нашла.

И что дальше? Почему-то о воссоединении нашем он не заговаривал. Конечно, его можно понять — ведь мы знакомы всего ничего, а он, как и большинство благовоспитанных европейцев, довольно осторожен.

Но мне, мне-то что теперь делать? Ждать очередного приглашения на романтический уик-энд? Воспринимать произошедшее со мной чудо как банальный курортный роман, милый, но лишенный каких-либо перспектив? Продолжать утомительные поиски мужчины в Москве, а с Аланом встречаться время от времени, тайком?! Или вообще сделать над собой усилие и больше никогда с ним не встречаться?

Может быть, это было бы логично, да вот только после общения с ним я и смотреть не смогу в сторону московских мужчин.

Кажется, на этот раз я влипла всерьез. И даже мой изворотливый ум не может придумать хоть какое-нибудь компромиссное решение.

Поздравляю, Кашеварова, ты так мечтала о любви и вот вляпалась-таки на старости лет. В твоем возрасте приличным женщинам пристало усердно вить гнездо и подумывать о потомстве. А ты с горящим взором носишься по Венеции, сжимая в руках ладонь мужчины, который никогда не будет твоим.

И вот наконец настал тот день, когда мне вновь пора было возвращаться в Москву. В последний раз мы завтракали вместе. Обычно по утрам мы наскоро напихивались сэндвичами в столовой отеля, чтобы не тратить драгоценное время на набивание желудков. Но в этот раз Алан пригласил меня в дорогой ресторан на берегу канала, до которого нам пришлось добираться в гондоле.

Наверное, прохожие умилялись, глядя на нас, потому что вряд ли в мире можно было найти пару более гармоничную. Я старательно улыбалась направо и налево — почему-то нас постоянно фотографировали проходящие мимо туристы. Но положа руку на сердце, мне вовсе не нужен был весь этот ярмарочный цирк. Единственное, что мне хотелось — поплакать у Алана на плече. И чтобы вокруг не было радостной гомонящей толпы. А он сжимал мою руку в своей и ничего не говорил, хотя мне казалось, что он все понимает.