– Я люблю тебя, – робко прошептала я.

Так тихо, что Вулфман мог со спокойной душой притвориться, будто не слышит.

В голосах звучали призыв и отвага:

– Присоединяйся к нам! Участвуй в марше.

– Спаси свою жизнь! – скандировали они. – Спаси жизни близких! Спаси Землю! Участвуй в марше.

– Присоединяйся! Участвуй! – раздавалось в унисон. – Образумься! Стань частью разумной ядерной политики!

Охваченная паникой, я шарахнулась в сторону.

Я прекрасно помнила, что отца в молодости арестовали в разгар демонстрации. За сиюминутный порыв любопытства и сострадания он расплачивался до конца дней. А дядя Тоби и вовсе поплатился жизнью.

На заснеженной лужайке перед университетской часовней собралась огромная толпа. По какому поводу? Неожиданные соревнования? Парад? Однако вместо приподнятого, праздничного настроения толпа излучала злобу и гнев. Неужели разгоняют митингующих? Но с чего? Народ в Вайнскотии очень приветливый.

На тротуарах и мостовых высились грязные сугробы. Стоял хмурый мартовский полдень 1960-го. По дороге в корпус меня привлекли голоса – возбужденные, издевательские выкрики. Я моментально насторожилась – громкие звуки резко контрастировали с привычной тишиной кампуса. Обычно такой шум стоял по субботам, когда на стадионе шли футбольные матчи, подогреваемые возгласами болельщиков, а еще по выходным, которые сопровождались веселыми пирушками в братствах и общежитиях.

Первый порыв – убраться восвояси. Свернуть с тропинки и дойти до Мэссон-Холла окольным путем. Однако ноги сами понесли вперед. Меня влекло любопытство, стремление раздобыть информационный повод для встречи с Вулфманом. День за днем я выискивала прецеденты, события, парадоксы, загадки, а после смотрела на его реакцию. Мне хотелось увлечь и заинтриговать Айру, стать неотъемлемой частью его жизни.

Валите домой! Валите в свою Россию, гребаные коммунисты!

Буйная толпа окружила группу демонстрантов, следовавшую от часовни к административному корпусу. К моему появлению шествие замерло на полпути. Двести разъяренных студентов, преимущественно мужского пола, взяли в кольцо тридцать пикетчиков с плакатами, на которых ярко-алыми буквами было написано:

Мирная демонстрация! Эти люди выступали против ядерных испытаний в Неваде и южной части Тихого океана – выступали против войны. Мне доводилось слышать о недавно появившейся организации, более того, Вулфман рассказывал о ней с тайным восторгом, – но я никогда не встречала ее участников вживую. Ни разу не видела настоящих акций протеста.

Чудовищно было наблюдать гневные вопли толпы, сжатые кулаки, искаженные злобой лица. Коммунисты! Предатели! Убирайтесь в Россию, если здесь так плохо.

Ненависть удивительным образом меняла заурядные, обычно невыразительные среднезападные черты, наполняла неукротимым огнем глаза. В голове не укладывалось, как маленькая группка с самодельными плакатами может вызвать такую бурю эмоций.

Университетские охранники сдерживали недовольных и параллельно пытались выдворить пикетчиков с территории кампуса. К воротам уже подогнали фургоны, чтобы перевезти демонстрантов в безопасное место. Однако те отчаянно сопротивлялись. Сопротивлялись отважно и упорно. Напрасно я высматривала среди пикетчиков знакомых, хотя, как позже выяснилось, там присутствовали ребята с нашего факультета и даже пара аспирантов; многие приехали из Милуоки и Чикаго. Возраст демонстрантов варьировался от двадцати пяти до семидесяти. Большинство совсем седые, некоторые с бородой. Руководили те, кто постарше. Но самое удивительное – примерно треть протестующих были женщины.

С жадностью, но тщетно я выискивала среди бунтовщиков знакомых – почему-то была уверена, что Айра окажется в их числе. Однако там его не было – к моему огромному облегчению и некоторому разочарованию.

Толпа даже не думала расходиться, в результате митингующие не могли двинуться с места, но продолжали размахивать самодельными транспарантами. Выкрикиваемые лозунги тонули в негодующих воплях. Когда демонстранты передавали брошюры, их вырывали у них из рук и грубо швыряли на землю.

Как они не боятся так рисковать? Откуда у них столько отваги? Да, в Зоне 9 неугодных не «испаряли», не расстреливали в упор, но ведь наверняка в Вайнскотии имелись федеральные агенты и осведомители ФБР. От Вулфмана я узнала о холодной войне, антикоммунистической истерии, скандальной политике сенатора Джозефа Маккарти, поощрявшего клевету, оговоры и насилие. Любой, кто выступал против войны, гонки вооружений и ядерных испытаний, автоматически приравнивался к коммунистам и сурово наказывался, хотя официально в Соединенных Штатах существовали свобода слова и право проводить демонстрации. По словам папы, в неспокойные годы после теракта одиннадцатого сентября все права и свободы ограничили, а потом и вовсе ликвидировали. Это не составило никакого труда – почти никто не заметил разницы.

Среди недовольных демонстрацией преобладали ребята из студенческих братств. На заднем плане маячила компания разъяренных девушек. С негодованием я узнала свою соседку Хильду и прочих обитательниц Экради-Коттедж. Их черты исказила гримаса злобы, ожесточенности и отвращения. Странно, как могут стипендиатки так воспринимать мирный марш? Парни в униформе корпуса подготовки офицеров запаса с грозными воплями перешли в наступление на митингующих.

Снедаемая состраданием и стыдом за агрессивно настроенных, невежественных сокурсников, я рвалась поддержать демонстрантов. Вопреки ожиданиям, они не паниковали, не нервничали, а, напротив, были само спокойствие и отвага.

Внезапно ожил громкоговоритель:

– Внимание, говорит служба безопасности университета! Приказываем всем покинуть периметр! Немедленно покиньте периметр! Касается всех!

Толпа схлынула почти мгновенно.

Участники акции заулыбались. Одни с облегчением, другие нервно. Несколько девушек заметили меня, прочли в моем взгляде сочувствие и принялись скандировать:

– Присоединяйся к нам! Вступай в наши ряды! Спаси свою жизнь!

Обращались они к тем, кто не грозил кулаками и не отворачивался с презрением.

Однако я в страхе попятилась. Мне не хватало смелости или безрассудства.

– Присоединяйся к нам! Спаси свою жизнь!

Демонстранты снова тронулись в путь, протаптывая колею в грязных сугробах. Я поспешила следом. При этом бормотала, как сильно восторгаюсь их мужеством, как горячо разделяю неприятие войны.

– Там, откуда я родом, людям запрещено протестовать.

(Неужели я ляпнула это вслух? К счастью, в суматохе меня никто не услышал.)

Ко мне вдруг приблизился один из демонстрантов. Очевидно, знакомый – однокурсник? Крепко сбитый парень с телом борца, буйной копной волос, косматой бородой и горящими глазами. Он явно относился к лидерам движения, поскольку пару минут назад схлестнулся с начальником университетской службы безопасности. Внезапно парень мне улыбнулся: