Минаев, видно, это почувствовал и тоже посмурнел, откинулся на подголовник сиденья, демонстрируя усталость. Его-то понять как раз было можно. Да вот только Гордееву люди подобного рода не сильно нравились. Он был более категоричен в оценках поступков, хотя, как адвокат, должен был являться терпимым изначально. Да ведь мало ли что должен?

Гордеева иное заботило в настоящий момент: не осталось ли в квартире следов длительного пребывания прекрасной гостьи из Сибири. Вроде не должно. С утра все внимательно просмотрели, проветрили от уже устоявшегося запаха Галочкиных духов. А впрочем, и визит гендиректора никто не собирается затягивать, и, вероятно, в первую очередь сам Минаев. За время его «посиделок» в Белоярске, поди, такого наработали, что впору все бросать и кидаться на выручку. Так что будет не до скрупулезных анализов. Сама же Галина Федоровна, по легенде, жила все это время у своей давней подруги в Свиблове. Это, как пояснил ей Гордеев, не доезжая дома Вячеслава Ивановича Грязнова и налево, к излучинам Яузы.

Кстати, договорились также, что самому Минаеву она может вполне доверительно рассказать потом и о вечере у генерала. Обсуждали ведь минаевские проблемы! А где ж и обсуждать, как не в узком кругу! Но это опять-таки к слову. Если возникнет необходимость. А то ведь и в самом деле, скажем, с подачи прощенного Елисеева вдруг возникнет вопрос: а чем ты занималась, пребывая несколько дней в Москве. Нет, конечно, не возникнет, но — мало ли!

Странная вещь, вот ведь ни о чем таком даже и не думали, полностью отдавшись захватившей их страсти. И субботу, и воскресенье… А как заговорили на эту тему, вмиг оба почувствовали не то чтобы отчуждение, а непонятную неловкость. Не о чем-то запретном или неудобном речь, но будто отодвинулись они друг от друга, отдалились слегка. Может быть, поэтому и не было им нужды сейчас изображать перед Алексеем Евдокимовичем подчеркнутую любезность своих отношений — и ничуть не больше.

Правда, ему это было, кажется, совершенно до фонаря…

Елисеев обернулся сомнительно быстро. Примчался буквально следом, Минаев всего и успел-то раздеться и уйти в ванную, чтобы принять душ. На первый случай Юрий Петрович предложил ему свой совсем новый халат и такое же ни разу не надеванное белье — комплект был даже не распечатан. Может, немного великовато, но ничего страшного.

Однако Елисеев, видно, торопился. Может, побаивался, что разговоры пойдут без его участия. Гордеев даже подумал, что эту сумку Минаева с вещами Женька вообще возил в багажнике своих «Жигулей», только боялся в этом признаться: мало ли что мог подумать Алексей Евдокимович? Поэтому, видать, и возникла вся эта игра — «а может, ко мне?». Обо всем Елисеев догадывался заранее…

— Вот тут все чистое, — сказал Женька, входя и протягивая Гордееву минаевскую сумку.

— Раздевайся, проходи, — небрежно кинул ему Юрий Петрович.

Все-таки был он засранцем, этот журналюга, им и останется до смерти, ничто его не исправит! Так подумал Гордеев, заметив, как тот, снимая дубленку, хищно повел вмиг заострившимся носом. Ну да, запах духов почуял. Но Галка оказалась сегодня молодцом, густо надушилась и в квартиру, когда приехали, вошла первой, распространяя вокруг себя тягучие волны французского аромата. Парфюма, как нынче выражаются. Впрочем, Минаев на это дело как раз не обратил внимания. Или сделал вид, черт их разберет, этих интеллигентных экономистов!

Наконец главный гость вышел из душа, облаченный в собственное белье и спортивный костюм, доставленные Елисеевым. Галя успела накрыть на кухонном столе легкий завтрак для Минаева, остальным — кофе и чай — по желанию. И когда с едой было покончено, Минаев наконец в упор взглянул на своего «пресс-секретаря» и сказал:

— А теперь, Евгений, давай все по-порядку. От и до. Кто велел, когда и на чем ты прокололся. И не стесняйся, здесь сейчас все свои. А чего ты такой бледный?

Евгений конечно же не ожидал ничего подобного. Понимал, что допроса не избежать, даже, поди, ответы загодя подготовил, чтобы каким-то образом оправдать себя, придумать такую ситуацию, в которой он выглядел бы несчастной жертвой. И все равно первый же вопрос заставил его растеряться. А Минаев, заметив это, уточнил тоном, не допускающим двусмысленного толкования:

— Начни хотя бы с того, сколько тебе заплатили.

— Ничего! — словно испугался Елисеев. — Ей-богу, клянусь!

— Ну уж… — усомнился Минаев. — Так ведь не бывает. Разве что ты поступил так из собственных убеждений? Но тогда это выглядит гораздо хуже. Ошибся человек, понимаешь ли, или там пожадничал, или, на худой конец, поймали его на чем-то запретном… Это понять можно. А в твоем случае?… Не знаю, — протянул с сомнением. — Что вы думаете? — обратился он к Юрию Петровичу и Гале.

Гордеев неопределенно пожал плечами: ему меньше всего сейчас хотелось участвовать в судилище. А вот Галя, та, наоборот, словно ждала сигнала, команды «фас!». И за три буквально минуты вылила на голову Елисеева целый ушат помоев. Здесь было все: и наркотики, от которых Женьку, по сути, вылечил Минаев, и его жадность, о которой Гордеев даже и не подозревал, когда Елисеев клянчил деньги фактически за каждый свой сделанный шаг: встретить человека — плати за бензин, отвезти письмо или дозвониться до нужного лица — плати за потраченное время, за все — дай, дай. И все при том, что он имеет, по существу, вполне приличную зарплату от предприятия. Но просто такой вот мелочный человечишко, кусочник, которому чего и сколько ни дай, все равно окажется мало.

Юрий вспомнил объемистые бумажные пакеты, с которыми прибыл к нему в первый раз Евгений, подивился тогда его щедрости. Но, оказывается, никаким приятельством здесь и не пахло, все было заранее проплачено, и каждый бутерброд, не говоря уже о бутылках, вносился в отчет о произведенных тратах.

И еще вспомнилась Женькина же фраза, что его подруга Люська, с которой он так до сих пор и не удосужился Юрия Петровича познакомить, очень любила, когда приезжал директор: он ведь и за проживание свое в Женькиной квартире платил, как в дорогой гостинице, и за все остальное, вроде чистого белья на постели, завтраков и ужинов. Вот это — публика! Слов нет.

Женька сидел красный теперь, как вареный рак. Но вряд ли ему, как показалось Гордееву, было стыдно или неудобно перед старым товарищем. Перед своими же — наверняка нет. Да и не первый это, похоже, был такой разговор. Тогда чего он краснел, наливался?

Минаеву, видимо, надоела напористая речь Галины, ибо она не несла в себе никакой для него новой информации, и он жестом остановил этот поток красноречия.

— Хорошо, Галя, пусть все это и так, как ты говоришь, но ты не забывай и другого: в конце концов мы вынуждены платить за все в этой жизни. А что характер мелочный — ну так что ж? Найди, у кого он получше. Хуже, на мой взгляд, другое: жадность Евгения привела его в лагерь наших потенциальных врагов. И я хочу знать не только их имена, но и планы. Хотя бы в тех параметрах, которые известны Евгению. Вот — главное, а остальное — мелочи жизни. Ты уж давай, Женя, по существу, не будем размазывать кашу по столу. И кстати, насколько я понимаю, ты забыл или же просто не успел произвести окончательный расчет с Юрием Петровичем. А ведь он выиграл дело. Причем в кратчайшие сроки.