– Да, он сам не знает, что говорит! – заорал продюсер.

– Ты хоть знаешь, как его зовут?! – спросил Риту дядя Абрам.

– Не-а, – замотала головой притихшая Рита.

– Но контракт же какой-то ты с ним подписывала?

– Да, подписывала!

– И там должно быть его имя!

– Да, не было никакого имени! – заревела Рита. – Просто написано было, что заключает со мной контракт продюсер Центрального канала «ТВК»!

– Такого канала нет, – тяжело вздохнул дядя Абрам, и они уже с неподдельной жалостью взглянули друг на друга.

– Да, но вы же, Риточка, сами пошли на это добровольно, – вмешался в диалог продюсер.

– Сволочь! – закричала Рита.

– Сволочь! – поддержал ее своим громким басом дядя Абрам.

– Я думаю, что люди возникли совершенно случайно, – говорил Эскин Соне, – просто Бог что-то напутал и сделал животных людьми, во всяком случае, только с виду!

– И теперь животные знают, что они недостойны, называться людьми.

– Ты попала в самую точку! – в тон ей усмехнулся Эскин.

– А теперь ты мне расскажи, куда ты девал Глеба? – с подозрением сощурилась она.

– Никуда! – пожал плечами Эскин. – Просто, когда ты ушла в магазин, ему позвонил кто-то из его покупателей и попросил его привезти свою самую последнюю картину.

– Поклянись здоровьем своей матери, – потребовала Соня.

– Да, что мы, в детском саду, что ли?! – обиделся Эскин.

– Ну, смотри, если ты мне наврал, – пригрозила ему Соня своим маленьким кулачком.

Эскин не хотел ей признаваться, что за время ее отсутствия снова обратился за помощью к Зэбке.

Единственно, чему удивился Зэбка, когда забирал в психушку Глеба, это тому, что у его жены чересчур много мужей!

– Может она сама, часом, больная?! – спросил его Зэбка.

– Да нет же, это просто ее бывший муж! – заверил его Эскин.

– Кто знает, сколько она от тебя еще утаила мужей?! – философски заметил Зэбка и еще раз внимательно, с ног до головы оглядев Эскина, ушел вслед за санитарами, выносящими все еще сопротивляющегося Глеба, с уже привычным мешком на голове.

– Смотри, Эскин, если он сегодня вечером домой не вернется, то я от тебя уйду, – пригрозила еще более сурово Соня.

«Ну и черт с тобой, – подумал Эскин, – уйдешь – не уйдешь, найдешь еще кого-нибудь или не найдешь! А мне все терпеть?!»

Весь вечер Соня пробродила по квартире в тревожном ожидании, а потом не захотела даже ложиться с Эскиным в одну кровать. И все же посреди ночи она к нему пришла.

– Не могу заснуть, – пожаловалась Соня.

– Я тоже, – глубоко вздохнул Эскин, и они тут же совокупились. Эскин целовал Соню, будто расставался с нею навсегда.

Она плакала, а он с вожделением пил ее слезы, быстро слизывая их со щек. Лишь под утро она успокоилась и уснула в его объятьях.

Биоритмы их существования настолько сблизились, что они проснулись одновременно ближе к обеду, в полдень.

– И почему его до сих пор нет?! – зевнула Соня.

– Наверное, он от нас устал, – осторожно предположил Эскин.

– Это уж точно, – неожиданно согласилась Соня, – уж как вы меня пронзали, с каким остервенением набрасывались на меня! Не всякий выдержит такой гонки!

– Ты это называла любовной войной, – с улыбкой вспомнил Эскин.

– Надо же, какая у тебя прекрасная память! – восхитилась Соня.

Эскину почудилось, что она издевается над ним. За окном ярко светило солнце.

Свет падал им в лицо, отчего их глаза сияли. Они уловили друг у друга в глазах это сияние и снова соединились.

Живот за последнее время у Сони заметно увеличился, и Эскин входил в нее осторожно, едва прикасаясь к ее животу.

Зато ее лоно было таким нежным и с таким трепетом отзывалось на его проникновение, что Эскин, не помня себя, в каком-то безумном порыве укусил ее за ухо.

Потом Сонино ухо долго болело и кровоточило.

– Прости, – шептал Эскин, – я не нарочно!

– Не нужно этого делать! – попросила она.

– Хорошо, больше не буду! – поклялся Эскин, но вечером, когда они совокупились, Эскин снова укусил ее за левое ухо.

– Ты просто какой-то дикий зверь, – пожаловалась она, протирая ухо перекисью водорода.

– Да хватит тебе! Я его что, откусил что ли?! – возмутился Эскин.

– Ну, ты же обещал, – всплакнула Соня.

– Ну, ладно, прости! – сказал Эскин.

Больше всего он злился на самого себя, он никак не мог себе простить того, что отдал Глеба Зэбке.

В отличие от Амулетова Глеб представал перед его мысленным взором совсем уж невинной жертвой.

Сначала в роли обманутого мужа, потом в роли рогоносца-мужа, согласившегося не просто терпеть его в качестве любовника, но даже на жизнь с ним втроем.

А какие интересные картины он писал?! А потом, несмотря на внешнюю суровость, низкий, слегка приплюснутый лоб, большую, слегка отвисшую челюсть и глаза, как бы навыкате, Глеб на самом деле был совершенно безобидным как ребенок.

– И почему он все же не идет? – грустно вздохнула Соня.

– Наверное, он устал от любовной войны, – повторил свою мысль Эскин.

Впрочем, это была не мысль, а всего лишь очередная лживая фраза, а поэтому Эскин произнес ее с таким негодованием в душе, что со стороны могло показаться, что он не говорит, а корчится в муках.

– Ты его так ненавидишь, что даже рожу корчишь, когда о нем говоришь! – вздохнула Соня, не понимая его гримасы.

– Я страдаю о нем, – признался Эскин.

– Так я тебе и поверила, – непонимание Сони опять выливалось в неприятную ссору, но Эскин смолчал.

Он вышел из квартиры, ссылаясь на головную боль, хотя на самом деле болела его душа.

«Наверное, это от нервов», – подумал Эскин. Отойдя от своего дома, на несколько шагов и углубившись в близлежащий парк, он опять позвонил Зэбке.

– Ну, что там у вас?! – вздохнул Зэбка.

По его голосу чувствовалось, что он уже жалел, что связался с Эскиным.

– Что, опять какой-то древний муж решил посетить свою женушку?! – со злой иронией спросил он.

– Нет, – тяжело вздохнул Эскин, – просто я хочу, чтобы вы его отпустили!

– А больше ты ничего не хочешь, сизый голубочек? – надрывный смех Зэбки чем-то напоминал звук расстроенного пианино.

– А если я опять заплачу и еще больше?! – сглотнув слюну, спросил Эскин.