— Придется рискнуть, — сказал Силач.

Повернувшись обратно к пульту, громадный популяр повел нарты вниз, к полю боя…

А когда-то…

Силач стоял в темном крытом проходе, глядя на двух музыкантов, идущих навстречу. Эти люди выглядели силуэтами на фоне залитого солнечным светом двора за ними, он мог бы очень легко снять обоих, если бы догадался взять с собой арбалет.

Но тут сообразил, что и сам тоже виден четким силуэтом на фоне другого освещенного конца коридора, и, отскочив в сторону, прижался к холодной стене здания.

Музыканты его не заметили. Они шли дальше, все еще смеясь и хлопая друг друга по спине, в отличном настроении. Силач пытался отыскать место, чтобы спрятаться, — нишу в стене, дверь, что угодно, — но удача его покинула. И вот, когда он напружинился, готовясь к неизбежной драке, один из тех остановился и воскликнул, что забыл что-то там такое, а ведь хотел принести домой с праздника. Они немного поспорили, стоит ли возвращаться, все-таки плохая примета, потом повернули и двинулись обратно. Вышли во двор и исчезли из виду.

Силач перевел дух, заметил, что дрожит, и разозлился на себя за этот страх. Отлип от стены и кинулся к концу коридора, а перед самой границей солнечного света затаился у выхода и выглянул наружу.

Будочки, флажки, игры. Музыканты прохаживались туда и обратно и веселились вовсю — с поправкой на жуткую жару летнего дня.

В какой-то мере эта жара помогла Силачу. Будь двор переполнен, его шансы отыскать Детку свелись бы к нулю, а вероятность попасться кому-то на глаза оказалась бы астрономически высока.

В центре двора все еще стояла группа мальчишек-музыкантов, они собрались кружком и очень веселились. Силач пытался рассмотреть, что же там вызывает такой смех, но так и не смог. Он готов был уже махнуть рукой и поискать где-нибудь в другом месте, но тут мальчишки расступились, и он увидел Детку.

Они что-то сделали с молодым мутантом, правда, Силач не мог догадаться что именно. На голове у брата была сетчатая шапочка из мерцающего звукового материала, какое-то устройство издавало низкий журчащий звук. Лицо Детки выглядело обвисшим, пустым, как у идиота. Силач видел, что язык его свисает наружу, а по подбородку стекает слюна. Мальчишки превратили его в безмозглый обрубок, пустили к нему в круг собаку, суку, и подстрекали его развлечься с ней…

Популяры валялись повсюду, искромсанные и расчлененные акустическими ножами. Валялись немым напоминанием, ибо на каждого лежащего здесь мертвеца приходилось еще трое исчезнувших бесследно, обращенных звуковыми ружьями в ничто.

Пока они спускались к полю боя, Гил отстраненно размышлял, как отношения хозяин — орудие могли сохраниться от рассвета общества до заката Земли. Разве другие не понимали, что эта система уничтожает, но ничего не производит? Разве люди не видели того, что творится у них под носом? Нет, конечно, не он первый разглядел схему происходящего. Это ведь Рози помог ему понять, значит, Рози увидел все раньше. Скорее всего это видит каждый. Но система остается — по двум причинам.

Во-первых, многие из тех, кто видит схему и распознает ее смертельную, ослабляющую и бездушную сущность, думает не о том, чтобы изменить систему, а о том, чтобы стать ее частью, попытаться достичь в жизни положения хозяина орудий, а вместе с этим положением — хоть какого-то покоя. Потому никогда не прекращается постоянная борьба между людьми за различные ступени власти. Этим объясняются войны прошлого и то, почему одна цивилизация рушилась, уступая место другой, которая становилась точно такой, как прежняя. Вовсе не потому, что орудия не могли вынести больше порядка вещей и поднимались в надежде изменить его. Просто какой-то хозяйчик пытался завладеть властью и добавочным количеством орудий, а для этого требовалось воевать с другими хозяйчиками.

Во-вторых, всегда находились такие, которые не хотели становиться частью системы, не хотели ни использовать других людей, ни позволять использовать себя. Но всегда система оказывалась сильнее, а понимание этого приходило к ним слишком поздно — к тому моменту они уже были в ловушке. Зачастую эти люди становились самыми легкими в использовании орудиями, ибо обнаруживали, что абсолютное послушание хозяевам (президентам и королям, министрам и генералам, сенаторам и советникам, чиновникам и священникам) избавляет их от беспокойства и наказаний и позволяет хотя бы в отдельные минуты жить так, как им хочется.

Конечно, были и такие, кто находил выход — подобный тому, что избрали они с Тишей…

Силач посадил нарты в центре большой площади и направился в гущу популяров, раздавая команды и принимая подчинение как должное.

Он объяснял, что контратакующие продвигаются в эту сторону и дела обстоят неважно. Затем он поспешил уточнить, что это вовсе не значит, будто надо отступиться, — просто нужно упорнее сражаться. Он произнес краткую молитву, которую кое-кто выслушал, хотя многие игнорировали. Закончив с молитвой, он послал гонцов собрать рассыпанные по городу силы, приказав всем вернуться сюда, на площадь, в виде двух отдельных соединений. Людям-нетопырям велел полностью выйти из боя и объяснил, как следует бороться против щитов.

Первый ряд обороняющихся выстроили плечом к плечу поперек площади. Второй ряд мутантов стоял сразу за первым, третий — за вторым. В третьей шеренге были распределены несколько захваченных звуковых ружей. Гил понимал, что первые два ряда представляют собой всего лишь живой барьер, стену плоти, которая должна остановить звуковые лучи, задержать музыкантов на минуту-другую, пока звуковые ружья третьего ряда успеют захватить лучом и разрушить вражеские щиты.

Просто жертвы.

Даже менее того.

Пушечное мясо.

Конечно, они понимали это! И все равно спокойно стояли, пока стрелки из третьего ряда укладывали стволы ружей им на плечи, между головами. У Гила с Тишей были ружья, но они отдали их популярам, которые неудержимо стремились завладеть этим оружием.

«Бессмысленный жест, — подумал Гил. — Если мы до сих пор не обречены на проклятие, то не будем уже обречены никогда».

Появились музыканты и стали пробивать себе дорогу через площадь, сражаясь против не выстроенного в боевой порядок маскировочного фронта популяров, который скрывал за собой три ряда мутантов. Скоро эти неорганизованные отряды, понеся тяжелые потери, отступили за подготовленный оборонительный строй. Музыканты, видя перед собой открытый путь к трем шеренгам, вскинули ружья и принялись выбивать популяров из первого ряда, обращая их в ничто… поразить цель… повернуть ствол на другую цель, уничтожить, повернуть, уничтожить…

Но они еще не взялись за второй ряд, когда популяры открыли огонь по сияющим желтым щитам и раскололи ночь дьявольскими криками.

Янтарь щитов вспыхивал и полыхал.

Темнота отступала перед искусственным днем.

Воздух трещал, рвался, шипел.