Силач молился. Очень громко.

Но тут пришло спасение… для популяров: люди-нетопыри.

Они спикировали сверху — три нетопыря против троих людей. Музыканты упали, сбитые с ног, их оружие разлетелось в стороны, покатилось по камням через улицу, в нетерпеливо ожидающие руки охваченных экстазом мутантов. Люди-нетопыри сражались когтями и клыками, раздирали вражескую плоть с маниакальным упоением. Даже сверху, с нарт, Гилу было видно, как горят их глаза; такого мощного пламени, дикого и примитивного, он не видел даже в глазах Зловредного — тогда, в подземелье. Это была беспримесная, чистая кровожадность, они раздирали плоть и сокрушали кости ради простой звериной радости — и эта кровожадность дотянулась своими липкими пальцами до живота юноши и защекотала его до тошноты.

Но Гил не ощутил позывов к рвоте, хотя он знал, что его должно было бы вывернуть наизнанку. Ведь организм нормального, небесчувственного человека просто обязан физически взбунтоваться при виде такого зрелища, разве не так? Но этот спектакль — человек против человека — уже не порождал в нем бунт. Когда же умер в нем тот нормальный, небесчувственный? Когда он впервые понял, что родные отец и мать добровольно бросили его, использовали, принесли в жертву ради какого-то Дела, чтобы потом еще раз, повторно, переломить его жизнь? Нет, тогда он не умер, но начал умирать. Может, он умер, когда пришло понимание, что музыканты уродуют людей, превращают их в гротескных чудищ, дабы завершить цепь своего общества, дабы дать своему низшему классу объект, по отношению к которому можно чувствовать превосходство? Нет, не умер, но тяжко заболел от этого знания. Так, может, он умер от зрелища кровавой бойни внизу? Может, она исчерпала его сочувствие к человеческому роду? Возможно, хотя скорее это походило на медленное разрушение, а не на внезапную смерть, и каждое из этих событий подтачивало силы того, нормального и небесчувственного…

Сочувствие умерло, когда возникло понимание, что человек, павший в этот миг насильственной смертью, в следующее мгновение сам уничтожил бы кого-нибудь. Прояви сочувствие к нищему, сделай его богатым человеком — и он рано или поздно обратится против тебя и станет соперничать с тобой, чтобы захватить твое богатство. В награду за доброту он сделает тебя нищим и не пожелает остановиться и вернуть долг, которым тебе обязан, поскольку твердо убежден, что, если из жалости сделает тебя богатым, ты сокрушишь его и снова превратишь в нищего.

Гил говорил себе, что не все люди такие. В самом деле, доказывал он, сам я не такой. Но тут же вспомнил день всего неделю назад, когда Рози завоевал свой Медальон, а сам Гил в тот момент думал лишь об одном: что Рози войдет в историю, а он знаком с таким великим человеком. Штрих эгоизма? Возможно. Система ломает даже хороших людей. Система — больше и сильнее всего. Это хозяин над хозяевами, использующий даже тех, кто воображает себя хозяином других.

Система не оставляет человеку права неприкосновенности души и удовольствия прожить жизнь так, как ему хочется. Система заставляет хозяина-мастерового использовать человека-орудие, а если хочешь избежать власти хозяев и прожить жизнь на свой лад, ты должен сам дергать ниточки и использовать других людей — короче говоря, сам стать хозяином. И следовательно, жить не той жизнью, какой хотел. Это даже не порочный круг: это множество замкнутых концентрических колец, и все они бешено вертятся в других таких же множествах. И нет места тихого или спокойного, нет места мирного. Кроме одного…

— Вот так-то лучше!

Силач удовлетворенно засмеялся, когда люди-нетопыри с какой-то электрической, конвульсивной, визгливой радостью растерзали музыкантов, а потом взмыли вверх, и их кровавые улыбки были прорежены ошметками недавних врагов, а зеленые глаза горели зеленее, чем когда-либо прежде.

«Столп, — думал Гил. — Одно-единственное место».

— Есть! — закричал Цыганский Глаз.

— Что — есть?

Силача настолько захватила бойня, свирепствующая внизу, что он на миг позабыл все остальное — даже, кажется, молитвы из своих Семи Книг.

— Те две группы музыкантов, — объяснил Цыганский Глаз.

— И что?

— Одна группа уничтожена, видимо десантной командой. Я точно знаю, потому что они полностью исчезли из всех вариантов возможного будущего.

— И да ангел Господень гонит их, да будут они пред ним, как мякина пред ветром!

О, вот и молитвы вернулись!

— А вторая группа сейчас концентрируется за дубовой рощей в сотне ярдов к западу от Башни Конгресса. По крайней мере, именно там я их видел в большинстве вариантов возможного будущего.

— А шансы?

— По-прежнему пятьдесят на пятьдесят, — ответил Глаз.

Силачу это не понравилось. Лицо его исказилось, превратившись в суровую, угловатую маску гнева.

— В какую сторону они направят атаку?

Цыганский Глаз сосредоточился, на миг прижавшись лбом к поручню и вцепившись в него руками покрепче, точно хотел почерпнуть силы из твердой стали.

— Они пройдут по периметру западного сада неоновых камней и ударят сзади, со стороны главных развалин. Все рассчитано на внезапность… и мне кажется, они считают себя страшно хитрыми. Вероятность девяносто два процента, что атака пойдет с той стороны.

Гнев на лице Силача угасал по мере того, как он переваривал положительную часть информации.

— Неплохо! А мы проскользнем к ним за спину с отрядом людей-нетопырей и сами захватим их врасплох!

Тяжелой ногой он ударил по акселератору, вздыбил нарты и бросил вперед. Остановился на миг переговорить с кем-то из рукокрылых людей и послал его передать приказы Красному Нетопырю. А потом они оказались над дубовой рощей, бесшумно скользя, как большая ночная бабочка.

В группе, собравшейся под деревьями, было около восьмидесяти музыкантов, все в сверкающей ткани, которая никогда не исчезнет после того, как генераторы создали ее основную структуру — собственный внутренний заряд поддерживает звуковой рисунок бесчисленных петелек.

Насколько мог разглядеть Гил с этой бабочки, скользящей в ночи над отрядом, все восемьдесят были вооружены звуковыми ружьями, а некоторые и акустическими ножами. Первый разрушительный удар застал их неподготовленными, как и остальных музыкантов, которые уже погибли или еще не пришли в себя, но эти умели соображать лучше других и поразительно быстро разобрались в ситуации. И если уж кому суждено выйти живыми из бойни, то именно им. Это хозяева, властелины орудий, лидеры. И с учетом того, что повсюду сражающиеся музыканты уничтожают оружие своих погибших товарищей, эта группа, готовящая контратаку, вооружена лучше, чем любой отряд популяров.

Может, у них даже есть шанс.

— Какие шансы? — прошипел Силач.

— Все еще пятьдесят на пятьдесят, — виновато пробормотал Цыганский Глаз.

Тиша попыталась прижаться к Гилу еще теснее.

— Что-то должно нарушить равновесие, — сказал Силач. — Обязательно должно.