Мануэль сходил с ума, оттого что не знал, сколько у него времени. Понимал ли тот, кто передал ему пилку, что у узника осталось мало сил? Он мог работать, только убедившись в том, что за ним не следит охрана; в иные часы он прятал орудие свободы в щели между кирпичами.

Утомительная задача вызвала у него лихорадку нетерпения, он не мог спать и есть. Если Мануэлю все же удавалось забыться, он, случалось, пробуждался в холодном поту: несчастному чудилось, что он умер, не дожив до освобождения. Сердце замирало, и он отчаянно ловил ртом спертый воздух камеры.

Наконец – Мануэль не знал, сколько прошло времени, – может, месяц, а может, и год, – он подпилил три прута. Теперь их нужно было отогнуть, но сумеет ли он это сделать, ведь у него почти не осталось сил? Сумеет ли он пролезть в образовавшееся отверстие? Раньше – вряд ли, но за минувшие годы его плоть истаяла, будто глыба снега под горячим солнцем: иногда Мануэлю казалось, будто его тело превратилось в мешок с костями. И дело было не только в скудном питании, а и в отсутствии желания жить.

Он ждал, размышляя о том, когда же появится посланец с воли. Мануэль разучился действовать самостоятельно, отвык прилагать усилия и потому не мог представить, что за ним никто не придет, что он должен выбираться из тюрьмы сам.

Однажды вечером начался страшный дождь, подул резкий ветер. На дворе лило так, что вода, ударяясь о землю, разлеталась брызгами, по улицам текли бурные потоки, и жители не смели высунуть нос из своих домов. Ураган бушевал с такой силой, что людям чудилось, будто он может их подхватить и понести над крышами. Многие испуганно крестились, усматривая в столь редком для Мадрида явлении происки ведьм.

Мануэль лежал в своей камере, наслаждаясь посвежевшим воздухом и каплями дождя, которые попадали в оконце. Если он изредка испытывал радость, ее дарили такие мелочи, о которых он прежде никогда не стал бы задумываться.

Пришла ночь, но ливень не собирался стихать, и мужчина подумал о том, как приятно будет заснуть под звуки бушевавшей снаружи стихии, несмотря на то что солома отсырела, а воздух в камере сделался густым и влажным.

Когда сквозь шум дождя и ночной мрак прорвались незнакомые звуки, Мануэль застыл от страха. Он лежал не шевелясь, чувствуя, как сжимается в груди сердце. В душе не было никакого света, тоска словно опутала узника липкой паутиной и не желала отпускать.

– Сеньор Фернандес, вы здесь? Это вы?!

С губ Мануэля сорвался стон. Он не хотел отвечать, он желал остаться в своей камере, в тюрьме, внезапно показавшейся ему надежным убежищем. Таким же надежным, как могила.

– Да, – прошептал узник, заставив себя приблизиться к решетке, – это я.

– Вы подпилили прутья? Которые?

Мануэль попытался отогнуть стальные полосы, но его усилия были тщетны – он не смог бы переломать даже косточки воробья. Он увидел свесившуюся вниз голову незнакомца, а потом и его руки. Сквозь пелену дождя и ночной мрак Мануэль не мог разглядеть, кто пришел к нему на помощь, хотя ему очень хотелось узнать это.

Стараясь расширить дыру, спаситель прилагал нечеловеческие усилия; он оскалился и едва сдерживал мучительные стоны. Мануэлю было немного стыдно, оттого что он не в состоянии ему помочь. Узник окинул взглядом камеру. Что он мог взять с собой? За десять лет он не приобрел ничего, и это касалось не только вещей, но и того, что человек обычно имеет в душе.

«Кому я нужен с такими потерями?» – с тоской подумал Мануэль и сказал:

– Послушай, кто бы ты ни был, уходи. Я не хочу на волю. Я привык, мне здесь хорошо.

Он вполне отдавал себе отчет в том, что говорил; его сознание не затуманилось, а стук сердца был похож на удары капель воды о твердый камень.

– Не говорите глупостей, сеньор Мануэль. Вас ждет ваша дочь.

Мужчина растерялся.

– Паола? Она вас… наняла?

– Лучше сказать, попросила. Молчите, не тратьте силы. Если нам удастся выбраться отсюда живыми, вы обо всем узнаете.

Спаситель тяжело дышал; ему удалось отогнуть прутья, и теперь он старался прийти в себя. Несмотря на усталость, ему удалось подарить узнику беглую улыбку, ярко блеснувшую в ночном мраке. Мануэль вздохнул: десять лет он видел только усмешки, но никак не искренние, ободряющие улыбки.

Он подтащил к стене соломенный стул, встал на хлипкое сиденье и подтянулся к решетке. В этот момент загрохотала тяжелая дверь, в камеру заглянул охранник. Незнакомец немедленно скрылся из виду, а узник с невиданной прытью спрыгнул вниз, схватил первую попавшуюся тряпку и принялся затыкать разломанную решетку.

– Что ты делаешь? – подозрительно произнес охранник.

– Пытаюсь прикрыть решетку – на полу уже целое море, – ответил Мануэль, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– С кем ты разговаривал? Я слышал голоса.

– Я говорил сам с собой, точнее, ругался. Или это непозволительно в этих стенах?

– Замолчи и ложись спать, – строго проговорил охранник и зазвенел ключами. – В такую погоду у меня раскалывается голова!

Он закрыл дверь и ушел. Узник медленно сполз по стене и с трудом перевел дыхание.

Спустя несколько минут незнакомец появился снова и настойчиво прошептал:

– Полезайте, пора!

Давно прошли те времена, когда Мануэль Фернандес безрассудно играл со смертью, когда при любых обстоятельствах не терял власти над своими движениями, мыслями и чувствами. Когда после пережитой опасности – была ли это стычка с врагом, утомительный переход через лесные дебри или что-то другое – не испытывал ничего, кроме торжества победителя.

Теперь, оказавшись на крыше, куда незнакомец почти выволок его – как котенка за шкирку, – он не мог с собой совладать. На Мануэля обрушились дождь, ветер, а еще – черное, могучее и непобедимое небо.

– Я не сумею, я слишком слаб, у меня нет сил, – простонал он, в панике думая о том, что уже не сможет вернуться в камеру. – Если вы меня понесете…

– Нет, – твердо произнес незнакомец, – не понесу. Вы должны идти сами.

Легко сказать «должны идти»! Крыша была скользкой, вдобавок по ней хлестали струи воды. Мануэль не удивился бы, если б их обоих попросту смыло дождем; с другой стороны, мужчина прекрасно понимал, почему неизвестный спаситель выбрал для побега такую непогоду: вокруг не было видно ни одного огня, а в невообразимом шуме терялся даже звук человеческого голоса.

Мануэль слегка успокоился, когда упрямый незнакомец обвил его талию веревкой, но ненадолго, потому что понял, что им придется как-то спуститься вниз.

Проклиная свою судьбу, мужчина пытался ползти следом за спасителем. Откуда этому молодому и дерзкому человеку знать, что когда-то он, Мануэль Фернандес, тоже был неутомимым, гибким и ловким, как леопард? Что он смеялся над смертью, равно как и над слабаками, которые закрывали лица при виде ее звериного оскала! Теперь даже звук имени собственной дочери не смог пробудить в нем прежних чувств.