В этой области осознанного внимания, как мы знаем, может находиться не более трех (некоторые авторы считают, что и до четырех) интеллектуальных объектов. Соответственно, мы можем ввести сюда еще какие-то два интеллектуальных объекта и посмотреть, в каком отношении они окажутся с нашим карантинным «фактом».

То есть речь идет о некой «ситуации», которую мы создаем в поле своего осознанного внимания, приглядываясь к разным возможным вариантам «положения вещей». Есть вероятность, что одна из таких конфигураций окажется продуктивной и откроет нам какие-то новые опции действия (в этот момент бывший на своеобразном карантине «факт» превращается в полноправный интеллектуальный объект нашего внутреннего психического пространства).

Но может статься, что возникшая комбинация – это тупиковый вариант. Что, впрочем, совершенно не страшно, потому что у нас по-прежнему есть наш «факт» на карантине и луч осознанного внимания. Это позволяет нам повторить процедуру, заменив интеллектуальные объекты, вводимые нами в это освещенное нашим сознанием поле.

То есть, даже несмотря на свое стремление к созданию «иллюзии понимания», мы все-таки способны сохранять опцию сомнения и возможность просчитывать другие, альтернативные варианты сборки «ситуации» («положения вещей»). Для этого, впрочем, нам могут потребоваться еще и новые «факты», которые мы должны будем извлечь из наших контактов с реальностью[91].

Итак, мы вольны снова и снова прокручивать варианты возможных отношений, пока необходимое «положение вещей» не будет нами обнаружено, о чем мы узнаем, когда поймем, что нам следует делать. Причем другого критерия для действительного понимания и качества нашей реконструкции, как такое «положение вещей», которое непосредственно открывает возможность действия, адекватного нашим целям и задачам, нет. Решение – это, проще говоря, выход из тупика озадаченности в действие.

Возможно, впрочем, что у нас пока нет тех интеллектуальных объектов, которые необходимы для того, чтобы обнаружить «положение вещей», обеспечивающее действительное понимание ситуации, в связи с данным «фактом». Но и это не проблема: мы можем пока отставить его, чуть сместив луч своего сознания и освободив, таким образом, занимаемую им – третью – позицию. Теперь у нас есть три места и соответствующая озадаченность – мы поищем, какие комбинации других имеющихся у нас интеллектуальных объектов могут создать недостающий. А затем снова вернем под луч осознанного внимания наш карантинный «факт» и снова посмотрим, что будет происходить в отношениях уже с этим новым, сделанным специально по этому случаю, интеллектуальным объектом.

Впрочем, и это еще не гарантирует нам того, что искомое «положение вещей» будет найдено. Возможно, нам просто недостает «фактов», которые, следовательно, нам необходимо получить, снова обратившись к реальности, сохраняя прежнюю озадаченность. Пока мы, конечно, не понимаем, какого конкретно «факта» нам не хватает, но, если мы испытываем нехватку, мы будем продолжать сканировать реальность. В результате будут обнаруживаться новые «факты», и мы будем заново проходить этот круг – карантин, проворачивание данного «факта» с другими интеллектуальными объектами, подведенными нами к нему в луч осознанного внимания, и так далее, далее…

Рано или поздно мы придем к тому, что необходимое «положение вещей» все-таки будет обнаружено. Проблема, возможно, лишь в том, что на протяжении этого подчас весьма продолжительного поиска мы все время должны находиться в состоянии озадаченности. Впрочем, здесь действуют психологические механизмы, обеспечивающие фиксацию результатов размышлений в так называемой долговременной памяти.

Как нам известно из общей психологии, если мы совершили лишь частичный просчет интеллектуальной задачи и остановились, ничего в нем не зафиксировав как следует, то затем нам придется просчитывать ее заново – все промежуточные результаты будут утеряны. Причем это уже будет действительно новый просчет – мы, скорее всего, не сможем пройти прежним путем, а изобретем какой-то новый. Однако если в процессе интеллектуальной работы мы фиксируем какие-то промежуточные ее результаты (некие интеллектуальные объекты), то, продолжив через некоторую паузу, мы не стартуем с условной нулевой позиции, а действуем с учетом уже произведенных интеллектуальных объектов.

Начать расчет заново и по-другому тоже возможно. На самом деле вовсе не так важно, каким именно путем мы пройдем, достигая искомых «ситуаций мышления», того «положения вещей», которое станет кульминационным интеллектуальным объектом данного расчета. Нет сомнений, что таких путей множество, и никогда нельзя сказать заранее, какой из них короче и точнее. Реальность в любом случае предлагает нам только те решения, которые возможны, а соответствующие решения верны, если они дают желаемый результат (собственно это и есть критерий эффективности решения и качества реконструкции).

Наивно думать, что мы своим мышлением можем что-то изменить в реальности, что-то существенное привнести в нее. Нет, мы лишь смотрим на некую диспозицию «фактов» и меняем свое собственное положение относительно этих «фактов», получая, таким образом, новые конфигурации отношений и новые возможности. Мы можем в рамках своего поиска подбирать разные факты, сводить их друг с другом в неких новых комбинациях, использовать разные промежуточные модели, но в любом случае мы просто ищем эффективный подход к реальности (способ ее реконструкции), а не делаем что-то с реальностью как таковой.

Блестящий и очень наглядный пример такой работы мышления приводит Леонард Сасскинд – друг и коллега Ричарда Фейнмана, посвятивший ему свое выступление в рамках проекта TED. Собственно, это история исследования структуры протона. Протон состоит из множества мелких частиц, а проводившийся эксперимент был, как рассказывает Сасскинд, «предельно прост: вы просто берете протон и сильно ударяете по нему электроном». Для дальнейших расчетов использовались диаграммы Фейнмана, и они уже много лет успешно работали именно для такого рода анализа. Но в случае протона расчеты оказались настолько сложными, что на их основе совершенно невозможно было построить теорию.

Исследовательская группа оказалась в тупике, выйти из которого смог сам Ричард Фейнман, но в обход своих же диаграмм. Он предложил думать о протоне как о скоплении маленьких частиц – партонов (от англ. part – «часть»), двигающихся очень быстро. Согласно же теории относительности если протон движется очень быстро, то движение его партонов, напротив, должно быть предельно замедленным. Соответственно, рассудил Фейнман, когда электрон врезается в протон, он делает как бы мгновенный снимок неподвижных, словно бы застывших партонов, а потому и нет нужды заботиться о том, чтобы рассчитывать их собственные – этих партонов – взаимодействия внутри протона. «Просто думайте о протоне как о группе замерших партонов», – сказал Фейнман. И этот подход действительно позволил с удивительной точностью объяснить результаты множества экспериментов, а само это интеллектуальное решение назвали «революцией в изучении частиц».