Она вошла в дом через дверь, ведущую из сада в библиотеку.

— Тепло там, в парке, леди Грейс?

Грейс ойкнула и прижала руку к сердцу.

— Мистер Сайке, не подкрадывайтесь тишком, вы меня напугали!

Сайке удивленно поднял бровь.

— Прошу прощения. В следующий раз, когда вы войдете в комнату, где я уже нахожусь, я постараюсь что-нибудь бросить на пол, хотя на этот раз я доволен, что не сделал этого.

— Что? — Грейс пригляделась повнимательнее и увидела в руке у Сайкса бутылку бренди. — Так вы?..

— Выпиваю? Нет. Я просто хочу убедиться, что лорду Оксбери хватит спиртного, если он захочет выпить, когда приедет сюда.

— Ах да, конечно.

Лорд Оксбери должен приехать. Его появление само по себе достаточный повод для их с тетей отъезда.

— Так погода теплая, леди Грейс? Вы даже немного раскраснелись.

— Теплая? Нет, скорее прохладная.

По крайней мере она была такой, пока она не думала о некоем бароне.

Она проведет несколько дней в его обществе, в ее распоряжении будут долгие часы свободы и целые акры уединенных мест в имении лорда Моттона. Грейс вздрогнула.

— Понятно. Вам нездоровится?

— Разумеется, нет, мистер Сайке. Я чувствую себя хорошо. Просто превосходно.

Особенно при мысли о тех занимательных вещах, которые будет творить лорд Доусон в тех самых укромных уголках.

Она почувствовала, что снова краснеет. Не стоило думать о подобных предметах. Но она думала. И подозревала, что барон предоставит ей кучу возможностей отнюдь не для отвлеченных размышлений.

Мистер Сайке поглядел на нее самым внимательным образом и спросил:

— Вы уверены, леди Грейс, что вас не лихорадит?

— Нет, я совершенно здорова.

Мистер Сайке смотрел на нее с некоторым недоверием во взгляде. Пожалуй, с нее хватит разговоров, хочется побыть одной.

— Пойду прилягу, так, на всякий случай. Надеюсь, вы меня извините?

Она поспешила удалиться, чтобы не давать дворецкому повода для дальнейших наблюдений.

Они едут к Моттону в имение ради тети Кейт, но это не значит, что и она, Грейс, не получит удовольствия от поездки. Она отворила дверь в свою комнату и посмотрела на письменный стол. Надо ответить папе на письмо. И черкнуть несколько слов Джону.

Надо, надо, надо. Должна, должна, должна… Устала она от этого «должна». Ужасно устала.

В имении лорда Моттона Грейс намеревалась заняться тем, чего она делать не должна.

Кейт лежала в постели, задернув занавески и глядя на балдахин. Что ей делать?

Ее мысли в беспорядке метались в голове, словно испуганные птицы в гнезде, с той самой минуты, как она поняла, что произошло…

О Боже, о Боже, о Боже…

Есть такие настои на травах, которые она могла бы попринимать, чтобы… Прошло совсем немного дней. Никто ничего не узнает…

Она будет знать.

Но ведь она не замужем. Если ничего не предпринять, если она начнет полнеть, тяжелеть, у нее за спиной начнут шептаться. Да что там шептаться — в высшем обществе станут сплетничать, издевательски высмеивать ее. Брат обрушится на нее с упреками и бранью, Уизел назовет шлюхой и выставит на улицу.

Если Уизел ее выгонит, позволит ли ей Станден жить у него в доме и произвести на свет незаконного ребенка под своей крышей?

Нет. Разве он стерпит такое? Он обвинит ее в том, что она опозорила его имя, и будет прав. И куда ей тогда идти? В работный дом?

Она повернулась на бок. Что же все-таки делать?

Пропади оно пропадом, невозможно было предположить, что случится такое. Она никогда не думала… да и как было подумать? Больше двадцати лет она регулярно отдавалась мужу в постели и не забеременела. У нее были все основания считать, что она бесплодна.

Она идиотка, просто непроходимая дура. Вдовы, опытные женщины, те, у кого есть любовники, как правило, умеют избегать таких вот осложнений и знают, что следует предпринимать. Такого рода ошибки недопустимы.

Боже милосердный, она вот наконец забеременела — в результате ошибки. Кейт закрыла лицо ладонями, чтобы подавить рыдания. Впрочем, вряд ли она разбудит Марию — слезы были горькими, но почти беззвучными.

Послезавтра они уезжают в имение Моттона. Алекс, наверное, будет там. И она с ним встретится.

Должна ли она сообщить ему о беременности? Может, лучше уехать куда-нибудь, сказать, что у нее есть подруга в Йоркшире, оставаться там все девять месяцев, родить ребенка и отдать его…

Господи, отдать свое дитя? Сама мысль об этом невыносима. А как же не думать? Она не сможет вырастить ребенка одна, вырастить в бедности и унижении. Кейт вытерла мокрое от слез лицо краем простыни и снова перевернулась на спину. Мария права. Она должна сообщить Алексу. Но захочет ли он ее выслушать? Она по глупости причинила ему ужасную боль, такую сильную, что он убежал из ее спальни, уехал из Лондона.

Прежде всего она должна перед ним извиниться. Упасть на колени и молить о прощении, а потом признаться, что лгала ему.

Кейт крепко зажмурилась. Как он сможет поверить ей — поверить, что она сожалеет, что она не собиралась вводить его в заблуждение?

Можно ли считать ложью то заблуждение, которое ты сама считала истиной и о котором сообщила?

Она снова уставилась на балдахин. Не следует искать для себя оправдания. Алексу нужно знать лишь то, что она сожалеет, но в утробе у нее растет его ребенок.

Но ведь это неправда. Она не жалеет. То есть да, жалеет, что вышла такая ужасная путаница, но если бы Алекс любил ее, он, овладев ею, должен был хотеть, чтобы она зачала от него.

Если, если, если. Правда есть то, с чем она должна считаться, а не ее желания и мечты.

— Миледи?

Рука Марии ухватилась за край занавески. Кейт быстро повернулась так, чтобы Мария увидела только ее спину, а не залитое слезами лицо, когда отодвинула занавеску.

— Время готовиться к званому ужину.

— Нет!

* * *

Лорд Уэстбрук поднял бровь.

— Полагаете ли вы, Доусон, что могли бы понять, почему эта пальма в кадке так старается обратить на себя ваше внимание?

Дэвид подавил вздох. Из леди Грейс не получился бы шпион. Но все же он надеялся, что это именно она. Близнецы Аддисон обычно вели себя не столь предусмотрительно. Он не видел их ни на балу в доме Уэйнрайта, ни на предшествовавших этому балу других светских приемах. Можно ли надеяться, что они, как говорится, снялись с лагеря и вернулись в деревню в поисках иных благоприятных возможностей?

— Прошу прощения, Уэстбрук. — Хм, как бы это выразиться подипломатичнее? — Уверен, нет нужды говорить, что самое лучшее не упоминать о растениях, прячущихся от нескромного взгляда.