Два молодых парня, с дубинками у пояса и пистолетными кобурами, подчеркнуто щелкнули каблуками и приложили ладони к вискам.

— К босой голове руку не прикладывают, — проворчал Воронец.

— А вы к кому? — спросил меня один из охранников. Я для него только посетительница, потому что старше его лет на десять.

— Она со мною, — сказал Воронец.

Мы вошли в приемную отца. Пахло свежим кофе и горячими булочками.

— Здорово, Настя! — сказал Воронец. — Худеть тебе пора.

— Тебе, Сеня, давно пора. Я тебя помню еще стройным.

Воронцу было под семьдесят.

— Я тебя тоже. Извиняюсь, пройду в туалет.

— Кофе будешь? — спросила меня Настя и потребовала: — Сними пиджак!

— Несолидно как-то. — Я сопротивлялась вяло, понимая, что выгляжу глупо.

— Очень хорошо. Значит, всерьез не примут.

— А я настроилась всерьез.

— Не получится. Сегодня тебя махнут несколько раз обязательно. Ты, главное, не вякай. Сиди и слушай с умным видом.

— А какая повестка дня? — Я все-таки решила хоть немного подготовиться.

— Повестки нет. Это оперативка. Где какие суда, какие грузы, отклонения от графика. Пойдем, я покажу твое рабочее место.

Мы пришли в большой кабинет. Нормальный кабинет большого начальника с массивным столом, к которому примыкал стол для совещаний. Я насчитала по шесть кресел с каждой стороны.

На одной стене висела огромная карта мира с коричневой сушей, голубыми океанами и морями, с красными корабликами на голубом. Я потрогала один из корабликов, он легко отделился от карты, а когда я вернула его на прежнее место, он так же легко приклеился. Карта, а может быть, только моря и океаны на ней были намагничены.

В углу кабинета стояли флаги неизвестных мне государств и большой российский флаг.

В кабинете был огромный телевизор и большая аудиосистема «Сони», но особенно поразил меня стол — большой, сияющий темным лаком, с компьютером «Макинтош» с лазерным принтером. Устройство, напоминающее пульт управления какой-нибудь очень сложной машины, оказалось телефоном с факсом и модемом.

И еще было вращающееся вокруг своей оси устройство, в котором размещались ручки, карандаши, нож для разрезания бумаг, цветные скрепки, скотч, — целая канцелярия! Я видела такую же, только меньших размеров, в писчебумажном магазине. Меня поразила цена: на такое устройство не хватало месячной зарплаты учителя средней школы.

Возле стола — вращающееся кресло. Я села в него.

— Мне надо подушку подложить. А то они меня не увидят.

— Твой отец высокий, и кресло было оборудовано под него.

Настя что-то сделала, и кресло поднялось так, что я зависла над столом. Настя сдвинула кресло чуть ниже. Я посмотрела на часы. У меня оставалось совсем мало времени до совещания, а я еще не решила ни одного вопроса.

— Кто в совете директоров? — спросила я.

— Список фамилий с адресами, рабочими и домашними номерами телефонов справа от тебя. Слева — кабинетное переговорное устройство. На этой клавише я — номер один, номер два — заместитель, три — юрист, четыре — главный бухгалтер.

— Я сейчас запишу.

— Ничего не записывай. Запомни номер один, красная клавиша — это я. Будешь вызывать через меня, а я решу, кого тебе надо вызвать, а кого не надо.

— Понятно. Я буду играть роль не только подсадной утки, но и попугая.

— Этого мало! — усмехнулась Настя. — Тебе еще придется быть и зайчихой, и лисицей, и кабанихой, и волчицей, и даже кошкой. Пойдем, я покажу тебе комнату отдыха.

Настя толкнула одну из деревянных панелей, которыми были обшиты стены, и я вошла в небольшую комнату с диваном, застеленным пледом, холодильником, телевизором, буфетом с набором посуды.

— Туалет и душ. — Настя распахнула еще одну дверь. На подзеркальной полке стояли кремы для бритья и после бритья, бритвы «Жилетт», нераспечатанные зубные щетки, крем для рук и еще флаконы с неизвестными мне жидкостями. — Все, — сказала Настя, — я пошла на свое рабочее место. Главное, молчи с умным видом.

Я осталась в комнате отдыха, села в удобное кресло. Самое странное, что я была абсолютно спокойна. За десять лет работы в школе я оказывалась в таких ситуациях, в какие нормальная женщина не попадает за всю жизнь. Меня не слушали, меня пытались выгонять, мне не подчинялись и даже издевались. И я поняла: главное — не суетиться. Можно даже пропустить первые удары, но не терять чувства юмора. Высмеять всегда эффектнее, чем ударить. Я научилась балансировать и точно определять — когда надо реагировать сразу, а когда выслушать все и ответить в конце, потому что завершающий всегда в преимуществе: у оппонента не остается времени на ответ.

На журнальном столике лежала открытая пачка английских сигарет «Данхилл». Эти сигареты курила покойная Полина. Я не удержалась и закурила. Курила, как курят школьники, торопливо затягиваясь, ведь в эту комнату, пока нет отца, мог войти кто угодно.

На переговорном устройстве, которое, наверное, дублировало то, что было в кабинете, зажглась красная лампочка, и раздался голос Насти:

— В кабинете первый заместитель и Семен. Выходи, не дай им сговориться.

И я вышла. Заместитель и Семен Петрович говорили у двери, в противоположном конце кабинета. Кабинет, конечно, большой, но не настолько, чтобы меня не заметить. Заместитель смотрел на меня и не видел. Это я в школе уже проходила, как все молоденькие учительницы. Обычно старшеклассники, якобы не замечая учительницы, разбирают ее достоинства и недостатки. Выглядит это примерно так: «А у Маши, что ведет физику, хорошая задница». — «Нет, зависает». — «А грудь у нее есть?» — «Чего-то вроде пузырится спереди».

Маша якобы не слышит, старается как можно быстрее пройти мимо. Я, однажды услышав такое обсуждение, подошла и высказала свои соображения о мужских достоинствах десятиклассников. Больше меня не обсуждали.

Я прислушалась. Обсуждали не меня. Обычный деловой разговор, и я вдруг поняла, что школьные правила здесь не подходят и вряд ли пригодятся. В тех правилах было записано, что я — учитель, и они обязаны мне подчиняться, они могут взбунтоваться и объявить мне бойкот, но не сразу. Но здесь, вероятнее всего, бойкот будет объявлен уже через несколько минут.

В кабинет входили члены совета директоров, молодые мужчины до или слегка за тридцать. И никто не замечал меня. И даже те, кому я была представлена Гузманом в институте Склифосовского, меня тоже не видели. Только женщина, юрист компании, как и в прошлый раз, глянула на мои ноги, но на этот раз на мне были приличные лаковые лодочки, а не стоптанные босоножки. Но с туфлями юристки — летними, открытыми, на удобном широком каблучке, очень модными в этом сезоне — мои лодочки тягаться не могли.

Директора, рассевшись по своим местам, открывали папки из мягкой кожи. Персональные папки с вытисненными золотом фамилиями. Ничего, я себе тоже закажу такую!