Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщины, которых бьют, похожи на волны: у нас они разбиваются, затем катятся назад, гонимые условностями и чувством долга. Иногда больше не возвращаются:
• если сумели наконец взорвать плотину и вырваться на волю. Это хорошо;
• если разбились о скалы и превратились в морскую пену, как сказочная Русалочка.
У меня была пациентка – темноволосая, худенькая, невысокая. Казалось, другие ее заботят куда больше, чем она сама… Волна, которую я назвал Викторией.
Три этапа:
1. Месяц назад. Она попала в руки моих коллег, Фроттис и Анабель. Их женская жизнь, как и профессиональная, только началась.
К ним на прием пришли Виктория и ее сожитель, двадцать один год и двадцать три года соответственно. Она поступила с травмой лица, он – с травмой руки.
Фроттис занималась юной дамой. Правый глаз у пациентки заплыл, речь была бессвязной. Упала с лестницы, ударилась об угол шкафа… В общем, путалась в показаниях.
Анабель осмотрела юного господина. Перелом правой кисти, пострадали две пястные кости, зато говорил четко: “Я стукнул по двери. – И, ухмыльнувшись, добавил: – Сильно стукнул. Несколько раз”.
Виктория отказалась подавать иск. “Я его разозлила, сама виновата, он больше не будет”.
Он твердил одно и то же с косой ухмылкой: “Я вышиб дверь”.
2. Две недели назад. Новое избиение, и снова она попала в больницу. Перелом запястья, все тело в синяках. На приеме она плакала и объясняла, что виновата во всем сама и он это сделал ради ее же блага, потому что нельзя быть такой дурой.
Я попытался с ней поговорить, но напрасно: попробуйте успокоить женщину, вздрагивающую при малейшем вашем движении…
В тот день, окрестив ее Викторией, я надеялся, что начертал у нее на лбу счастливый знак. Такая первобытная магия: “Нарекаю тебя Викторией, и с этой минуты у тебя появится достаточно сил, чтобы уйти от мерзавца, который норовит расколоть твою голову, как скорлупу ореха”.
3. Сегодня ночью. Пациентка лежала на носилках в коридоре. Ее лицо до того раздулось, что его под опухолью было не различить. Это лицо напоминало подгнившую картофелину: белое, зеленое, синее. И все мыслимые оттенки красного.
Я прошел мимо, подумав: “Как же тебя изуродовали, Золушка”. Помолился богу женщин, которых бьют, и подумал о Виктории: как она там?
Молодая женщина с лицом, напоминающим разноцветную картофелину, знаком подозвала меня.
– Как вы поживали последние две недели? – спросила она.
Я отпрянул в изумлении и взглянул на ее карту: ОНА вернулась.
Узнать ее было невозможно. Бог женщин, которых бьют, отчалил на крейсерской скорости. На ее лбу я прочитал… Нет, не “Виктория” – “Ватерлоо”…
У меня вырвались два глупейших слова, как будто я хотел извиниться за все мужское население:
– О нет!
Две недели назад она вышла из больницы, пообещав мне, глядя прямо в глаза, подать исковое заявление. Она дала слово. Мне уже не взять с нее никаких обещаний, глядя прямо в глаза: их не видно, они заплыли от побоев.
И снова она оказалась виновата. Снова повела себя как дура, но он больше не будет, он не станет ее бить, он поклялся.
Женщина-картофелина глупо лгала мне, твердо уверенная в том, что делает это виртуозно.
Сегодня, месяц назад, две недели назад – одна и та же песня.
Женщины, которых бьют, похожи на море. Они приходят и уходят, как прилив и отлив.
Около 23 часов,
в моей львиной голове
Почему я выбрал медицину?
Секрет номер 1: тайна, покрытая мраком…
Секрет номер 2: потому что смогу скрывать свой страх перед микробами и мыть руки хоть сто раз в день, не вызывая сомнений в моем душевном здоровье.
Секрет номер 3: одно веселое утро в детстве. Запах мальчишек и теплой воды, мокрые волосы, красные воспаленные глаза, пропитанная хлоркой кожа.
Мы шли из городского бассейна, толкались, кричали, бегали, доводя учительницу до белого каления. Развлекались, как могли. Нам было по восемь лет.
Внезапно, повернув за угол, мы увидели ее. Графиня шла нам навстречу. Кричащие цвета, высокие каблуки, корсет.
В этом возрасте дети уже понимают, что перед ними отнюдь не монашка. Они знают, потому что у них вызывают особое любопытство те, кто не вписывается “в нормальные рамки”.
Кое-что привлекло наше внимание. Нет, не рваные чулки в сеточку и не сползшие ботфорты. Из глубокого выреза корсета торчала рассеченная грудь. На нижней губе и на скуле от виска до уголка рта виднелись глубокие порезы. Но больше всего привлек наше внимание и засел глубоко в памяти отчаянный взгляд Графини, когда она увидела прямо перед собой шумную стайку ребятишек, которые разом смолкли и уставились на нее.
При виде нас глаза ее наполнились ужасом.
Испытывать стыд перед мужчинами – подумаешь? Мальчишки – другое дело.
В жизни случаются решающие моменты. Увидел истерзанную собаку? Мальчишка почти наверняка станет ветеринаром. Побитого малыша? Педиатром. Здесь не было ни того ни другого. Была Графиня, бежавшая из горящего замка.
Ребенок поклялся в будущем найти и убить тех, кто ее ранил и поджег замок. Однако наступило будущее, и он понял, что убивать нельзя, даже из “лучших” побуждений. Зато можно исправить причиненное зло.
Он вылечит губу и скулу, наложит швы на располосованную грудь.
И напишет об этой женщине. В знак уважения ко всем на свете “графиням”.
Если сможет, откроет приют для этих женщин, которые продают за деньги свою плоть и кровь, но главное – помогают восьмилетним мальчишкам понять свое призвание.
Он построит для них дом, замок, неподвластный огню.
В Пондишери или где-то еще.
Надо же с чего-нибудь начинать.
23 часа,
внизу, бокс 4
Месье Урсус, пятьдесят четыре года, подобран на улице, вдребезги пьян.
– ГОВОРЮ ВАМ, МНЕ ДОМОЙ НАДО! ДОМОЙ!
– Вы в больнице, вами занимаются, спешить некуда.
Он произнес магическую формулу:
– У меня дома малыш!
Потеряв способность двигаться и чувствуя, что голова моя вот-вот лопнет, я невнятно пробормотал:
– Малыш? Какой малыш? Мне показалось или он сказал “малыш”?
Месье Урсус уточнил:
– Ему шесть лет, он один дома. Попить я ему оставил, а еды нет. И отопление отключили!
Мне ничего не удалось сделать для Виктории, но я решил костьми лечь ради этого ребенка. Немедленно позвонил пожарным, в социальную службу, в жандармерию, в генеральный штаб и президенту.