— Нет, друг мой, я просто очень устал.

Исмаил сел рядом с ним. Металлический стул заскрежетал. Он спросил:

— Что ты сказал в мечети, Джавад?

— Ничего особенного.

— Друг мой Джавад, ты сказал такое, что меня всего перевернуло, я не смог сидеть.

— И напрасно, нужно было остаться и получить всю пользу.

— Не мог я остаться. А когда я выходил, этот господин сделал мне замечание, очень обидное. Я чуть было не высказался в ответ, — он наклонился немного вперед и положил руку на руку Джавада, требовательно посмотрел ему в глаза и попросил: — Джавад, друг мой, что происходит, объясни!

Голос проповедника, усиленный громкоговорителем, наполнял двор. По двору ходили полицейские и какие-то незнакомые люди. Джавад встал. Закрыл дверь и вернулся к столу. Стало немного тише. Он сел и взглянул в глаза Исмаила.

— Что ты так смотришь на меня, я спросил тебя, что происходит? Я хочу знать!

Джавад приблизился к нему и тихо спросил:

— Зачем ты хочешь знать?

— Потому что я хочу быть одним из вас. Разве я не должен знать, что к чему?

— Хочешь новую головную боль?

— Нет, но я хочу знать, что происходит за кулисами, ведь я совсем не в курсе.

Джавад посмотрел на книжные полки и, помедлив, произнес:

— Скажу тебе, что очень многое происходит!

— Например?

— Например. Например, то, что мы не можем сами принимать решения в собственной стране, это за нас делают американцы, они держат нашу судьбу в своих руках.

Исмаил нахмурился и спросил:

— Но как же, у нас ведь есть шах, армия, военно-воздушные силы, разве не так?

— Поскольку шаха сделали шахом сами американцы, а армия и правительство, и меджлис в их руках, у них есть все возможности гнать нашу нацию туда, куда им угодно! А любому, кто возразит, или голова с плеч, или место ему — в тюрьме или ссылке!

— Но как же…

— А вот так. Аятолла Хомейни, наш пример для подражания, выступил против шаха и американцев — и был сослан в Неджеф. Аятолла Талегани вот уже несколько лет в тюрьме. А в это время вот этого господина накачивают важностью и возводят на минбар, чтобы он отвлекал внимание народа от истинных борцов, чтобы думали, что он и есть светоч эпохи и вождь оппозиции.

— Но как же…

— А вот так: убежденность против убежденности, вера против веры, иными словами, широкая шляпа, которую нам надевают на голову по самую глотку. Иными словами, нам нужно быть очень и очень внимательными.

Исмаил погрузился в размышления. Он не слышал ни раскатистого голоса проповедника, ни скрипа старых стульев библиотеки, которые подавали голос от малейшего движения. Он погрузился в глубокое молчание. Джавад встал из-за стола и занялся перестановкой книг. Исмаил сидел в полной растерянности. Ему было жарко. Он горел и плавился.

— Джавад, заклинаю тебя твоей матерью, дай мне книгу об этом, настоящую книгу, не из тех, что ты ставишь на виду. Я хочу очень многое понять.

Джавад, не оборачиваясь, сказал:

— Чем больше человек знает, тем больше у него голова болит. Лучше голову прятать под панцирь, как черепаха.

Исмаил раздраженно ответил:

— Вот и ты в своем панцире прячешься, вроде как ни о чем ничего не знаешь!

— Я не хотел этого разговора, так вышло!

— А я, можно подумать, хотел, так получается?

Джавад повернулся, вздохнул, потом рассмеялся, коротко и быстро.

— Хорошо, я тебе дам одну книгу. Но не нужно, чтобы кто-то ее видел, поэтому когда будешь читать, смотри вокруг.

— Обязательно.

Джавад достал из-за шкафа книгу, обернутую в газету, и дал ее Исмаилу, сказав:

— Возьми, по-моему, она тебе подойдет.

— Одной мне мало, дай еще одну, по крайней мере!

— В данный момент больше нет, прочти ее, если понравится, еще дам.

Исмаил посмотрел на титульный лист книги. Брови его сошлись, и он негромко сказал:

— Но здесь не указан автор!

— А какая тебе разница, кто автор, ты смотри, что он пишет!

— Нет, автор очень важен. Я хочу знать, кто меня ведет за собой.

— Хорошо, но для начала прочти. Потом сам поймешь!

Исмаил встал.

— Что ж, пойду примусь за это!

— Конца собрания не хочешь дождаться?

— Нет, ты мне потом расскажешь.

— Хорошо, тогда будь осторожен!

И Джавад движением бровей указал на книгу в руках Исмаила.

— Будь спокоен!

Дома Исмаил быстро поужинал и вышел во дворик. Зажег свет, уселся на бетонную скамейку и, не обращая внимания на кружение вокруг огня ночных бабочек и летучих мышей, погрузился в чтение. Несколько раз мать выходила во двор и смотрела на него. Покачав головой, тихо сказала: «Вместо того чтобы учиться и стать человеком, читает пустые книжонки!» — и ушла спать.

Чем позднее, тем тише становилось. Иногда покой спящей улицы нарушало громкое стенание котов. Но Исмаил не слышал вообще никаких звуков, он сидел под мягким светом электрической лампочки, в медленном веянии ветерка, и с вожделением поглощал строки и страницы. Продвигался вперед. Темой книги была связь Бога и человека, но изложение было изящным, приятным, мастерским. Несколько раз, когда веки его тяжелели, Исмаил подходил к водопроводному крану, плескал себе в лицо водой, выпивал несколько глотков и возвращался к чтению.

Когда предрассветный холод начал кусать его кожу, а ветерок — приносить запахи влаги, из громкоговорителей мечетей раздался азан, а на своде неба появилась серебряная чеканка утра. Исмаил закончил книгу, встал на ноги и сделал несколько глубоких вдохов. Воздух пах дождем. Он совершил омовение и вошел в комнату. Взял молитвенный коврик из ниши и расстелил его на ковре. Встал лицом к кибле. Засомневался в точности направления. Повернулся чуть вправо. Но тревога не ушла. Повернулся в левую сторону. И все равно сомневался. Ему стало смешно, и он сказал про себя: «Ведь Ты — везде, а я вправо-влево верчусь в поисках Тебя!» Потом он встал так, как в самом начале, и начал молитву. У него было такое чувство, точно он находится на самой вершине знания и голос его достигает небес.

Мать сказала: «Либо я останусь в этом доме, либо ты!» Исмаил сидел, опираясь затылком о стену. Мать раскипятилась, не помня себя, перекладывала вещи с места на место и громким голосом говорила:

— С того дня, как я ступила в эту развалину, началось черное невезение. Сначала от рук отца страдала, теперь от сына. Ну чем я согрешила, о Аллах! О, избавь меня от этого сыновнего наказания!