– Нет, все равно, я не верю. Надо показать Анне фотографию нашей Сони.

– А заодно и твоей соседке! Зря только ее Татаринцев к себе в отделение поволок за фотороботом. Только жизнь парню усложнили! Всего-то и надо было, что у тебя в альбоме с фотографиями порыться да показать фотку твоей разлюбезной Сонюшки этой бабе. А кстати, это идея! У тебя же есть фотографии Сони?

– Ну не с собой же. Хотя…

И озаренная одной мыслью, Инга вытащила из сумочки свой телефон и принялась листать фотоальбом. Вот она вдвоем с сыном стоят, облокотившись на гранитный парапет Дворцовой набережной, оба смеются прямо в объектив. А фотографировала их… Соня и фотографировала! Милая, славная Соня, к которой Инга была так сильно привязана. Просто не верилось в то, что, забыв все доброе и светлое, что было между ними, она взялась мстить Инге. И за что мстить? Разве Инга виновата, что Дима – ее будущий муж – предпочел ее Соне? Да, Соня познакомилась с ним первая, но выбрал-то он ее – Ингу!

Но все равно, чем больше размышляла Инга, тем глубже в ее душу заползало подозрение в том, что в рассказе Анны есть зерно истины. Да, да, крохотное зернышко истины, превратно истолкованное и перевранное посторонними людьми, но оно там бесспорно имелось.

Дрожащими руками Инга листала альбом с фотографиями.

– Тут должны быть наши с ней фотки. И других девчонок тоже.

Алена нависла над подругой, просматривая вместе с ней фотографии. Пыхтела, тяжело вздыхала и наконец не без некоторой доли зависти в голосе произнесла:

– А вы тут без меня весело время проводили! Половины твоих новых подруг я даже и в лицо не знаю.

Инга немного устыдилась. Но вовремя вспомнила, что это Алена первой умотала в свои Дубочки и даже на развод Инги с мужем оттуда не приехала. Прикатила лишь спустя месяц, объяснив, что у племенных жеребцов с конюшни Василия Петровича, тех самых, с помощью которых ее муж собирался вывести свою новую знаменитую российскую породу скаковых лошадей, приключилась неведомая хворь. Оставить мужа и его жеребцов в такой ситуации она никак не могла. Если бы хоть один из жеребцов пал, Василий Петрович неизбежно принялся бы врачевать свое горе с помощью излюбленного средства русского человека от любого недуга – водки.

– Вот эту фотографию покажем! – неожиданно воскликнула Алена, вновь воодушевляясь и забывая свою недавнюю обиду.

На указанной фотографии Инга была в окружении сразу нескольких своих приятельниц. Отмечали поступление в университет сына Надежды. Мальчик поступил сам, родителям не пришлось даже тратиться на репетиторов. И отложенные деньги они радостно спустили на торжество в ресторане.

Народу собралось много. Пришли подруги Надежды с мужьями и детьми. Так что на упомянутой фотографии Соня оказалась затиснутой в дальних рядах. И тем не менее, когда фотографию показали Анне, она не без колебаний, но ткнула пальцем именно в Соню:

– Вроде бы эта девушка похожа на ту, с которой я видела Мишу. Но я могу и ошибаться. Качество фотографии, извините, не самое лучшее.

Но Алене было достаточно и этого. Испустив торжествующий возглас, она вцепилась в Ингу:

– Едем к Татаринцеву! Пусть задерживает негодяйку!

И все же Инге казалось невероятным, что незаметная тихоня Соня могла напасть на спящего человека с ножом. А потом хладнокровно покинуть место преступления, да еще после звонить Инге и выражать ей свое сочувствие.

– Я не уверена, что это она, – колебалась женщина. – Не уверена, что это Соня.

Но уже произнося эти слова, Инга понимала страшную правду, которая открылась пред ней. Ведь у ее Сони в предках числился прапрадед, прибывший в Россию из далекой Британии в поисках счастья на новой земле. Новая родина пришлась предку по вкусу, он навсегда остался в России. Тут он женился на дочери купца и на приданое жены открыл собственное дело. Однако до самой смерти он не переставал упоминать о крохотном участке земли, принадлежащем когда-то его семье и дающем право всем мужчинам их рода именоваться «лендлордами» – держателями земли.

Инга хорошо знала, как гордится Соня своими «дворянскими» корнями. Как трепетно пестует в себе мысль, что когда-нибудь ей удастся поехать на родину предков, своими собственными глазами увидеть те земли, что когда-то принадлежали ее роду.

Лично сама Инга полагала, что земля эта была никак не больше детского одеялка. Но Соне нравилось думать иначе. И как знать, не вырос ли в устах Михаила тот кусочек земли, давно проданной за долги, до размеров целого поместья в окрестностях Лондона?

Участковый встретил подруг с восторгом. Его легко можно было понять – дела с фотороботом у Татаринцева не заладились с самого начала. Свидетельницей баба Варя оказалась никудышной. До такой степени, что составленные с ее помощью фотороботы вызывали то смех, то жуткую оторопь у тех, кто приходил на них взглянуть.

– Женщины с таким лицом просто не может быть! – заявил следователь Фискалов, заглянувший в кабинет, чтобы проверить, как движется дело. – Это какой-то монстр! Появись она на улице в любое время суток, ее бы сопровождала целая толпа зевак.

Но когда Алена сунула под нос бабе Варе распечатанную и увеличенную до приемлемых размеров фотографию с телефона Инги, соседка немедленно воскликнула:

– Да вот же она, эта гадина! И зачем было меня полдня мучить, коли у вас ее фотография и без того была?

Обиженная до глубины души баба Варя отправилась заполнять протокол. А Татаринцев озабоченно почесал затылок:

– Ну что? Будем брать голубушку?

– Неужели Соня – убийца?

– Если даже и не сама убила, могла знать подробности. Не случайно ведь она подговаривала Михаила, чтобы он вас охомутал. И потом не просто так заявилась к вам домой среди ночи. Нет, думаю, что надо ее брать!

– Делайте что хотите. Но я все равно не верю в Сонину вину, – тихо пробормотала Инга.

И все же ей пришлось поверить. Алена настояла на том, чтобы они трое остались в отделении и дождались прибытия Сони с конвоем. Первым в коридоре отделения появился участковый Татаринцев. В руках у него покачивался прозрачный пакет, на дне которого белой змейкой свернулось длинное жемчужное ожерелье. То самое ожерелье, украденное в ночь убийства Михаила из квартиры Инги.

– Узнаете бусики? – почти весело поинтересовался Татаринцев у обомлевшей женщины. – На квартире вашей подружки изъяли. У нее, кстати говоря, там целый алтарь в вашу честь. Ожерелье, я так понимаю, было своего рода боевым трофеем.

Больше он ничего не прибавил и оставил Ингу в полнейшем замешательстве. А когда и Соню доставили в отделение, Инга сперва даже не узнала своей приятельницы. Худенькое личико Сони буквально перекашивали ярость и гнев. А когда уж она увидела свою врагиню – Ингу, то на лице у нее отчетливо проступила ненависть.

– Чтобы ты сдохла, стерва! – выкрикнула Соня прямо в лицо подруге, когда им разрешили пообщаться в кабинете следователя. – Всю жизнь ты мне погубила! Из-за тебя я и работы лишилась, и мужа, и семьи… Всего ты меня лишила!