Он оказался невысокого роста, но достаточно мощный и коренастый. Он двигался с грацией пантеры. В голосе явно угадывались годы курения сигар и потребления джина. Но он был определенно жизнерадостным и воодушевленным человеком, одним из тех, кто всю жизнь развлекает других и даже вне работы остается в приподнятом расположении духа. У Саймона были внимательные карие глаза, длинный прямой нос, голова слегка начала лысеть, хотя каштановые с сединой волосы были аккуратно прибраны. На нем был парчовый халат зеленого цвета с золотой отделкой и с золотыми кисточками на поясе, под халатом была надета кремового цвета рубашка и коричневые штаны из качественной шерстяной ткани. Зеленые носки, коричневые тапочки и шелковый зеленый шарф завершали его домашний образ.

– Моя дорогая! – воскликнул он сразу, как только открыл дверь. – Так вот ты какая, Пенни. – Он склонил голову набок и оценивающе стал меня разглядывать. – Не сказать, что прямо вылитая бабушка, – прокомментировал он. – Она была несколько ниже ростом, да и нос был совсем другой. Я бы даже сказал, что лоб выше и симпатичнее, чем у нее. И все же семейное сходство прослеживается. Я имею в виду не только внешность, но и то, как ты ведешь себя. У нее была такая же привычка слегка привставать на носочки, как и у тебя. Ты танцуешь, моя дорогая? А! Я так и думал, ты бросила это дело!

Саймон говорил театрально, с долей печали в голосе, будто, когда я бросила заниматься танцами, мир потерял великую танцовщицу. В то же время он широко улыбался, показывая, что эта трагедия исчезла, вмиг растаяв в воздухе.

Он провел меня в гостиную, которая выглядела так, словно в ней жила пожилая дама. Цветастые покрывала, обрамленные кружевом, китайские фигурки на полках, лампы с вычурными абажурами; у самой стены красовалось пианино.

Саймон сказал мне, что весь дом принадлежит ему, хотя сам он занимает лишь первый этаж. Он объяснил, что все эти годы он содержит пансион для актеров, которые известны тем, что не очень-то любят платить за свое жилье.

– Но мне нравится знакомиться с новыми людьми, наблюдать, как они приходят и сменяются вновь въехавшими жильцами, – добавил он.

– Вы все еще играете? – Я кивнула на пианино, но тут же поняла свою ошибку – пожилые люди не любят, когда им напоминают о возрасте.

Саймон был живым и веселым, поэтому ответил бурным театральным вздохом:

– Дорогая, это вроде секса или катания на велосипеде, попробовав один раз, никогда не забудешь. Но вдруг наступает тот день, когда понимаешь, что занимаешься этим намного реже, чем раньше. Скажи мне, что привело сюда юную родственницу моей старинной партнерши по пению и что за вещицу, так красиво упакованную, ты держишь в руках. Неужели это подарок?

Действительно, я принесла ему лучшее шампанское, какое смогла себе позволить. Потерев в предвосхищении руки, Саймон разорвал упаковку и минут пятнадцать потратил на то, чтобы заполнить ведерко льдом, водой и солью.

– Шампанское нужно пить очень холодным, – посоветовал он, – никогда не доверяй тому, кто подает теплое шампанское. Нельзя заставлять ждать лишь двух вещей: страстного любовника и холодное шампанское. А что у тебя в папочке?

Я достала несколько газетных вырезок о тете Пенелопе. Саймон простонал, явно узнав их. Еще я принесла фотографии; надев очки, Саймон подолгу разглядывал каждую.

– Ах, тени молодости! – вздохнул он.

Мне пришлось подождать с вопросами, пока Саймон не успокоится. К моей радости, он был просто счастлив отвечать на каждый из моих вопросов, особенно когда оказалось, что шампанское вполне холодное, чтобы им наслаждаться.

Саймон благоговейно наполнил два старинных бокала с позолоченными ножками в виде веток дерева с листьями, обрамляющими дно бокала, и протянул один мне.

Он выпил первый бокал с таким выражением лица, будто хотел оставить бутылку до следующего раза, как человек, который благоговейно хранит и как можно дольше растягивает подобное наслаждение. Но я настояла, чтобы он разлил по второму разу, поскольку атмосфера стала более живой и мне был просто необходим хороший рассказчик. Саймон обожал восторженную аудиторию, так что мы быстро нашли общий язык. Узнав, что я чрезвычайно заинтересовалась местами, где любила бывать моя двоюродная бабушка, Саймон тут же, обратившись к карте Лондона, показал, где они обедали, где бабушка Пенелопа посещала массажистов и гадалок и в каких театрах они выступали.

– Веселее было в те дни, правда? – спросила я.

Саймон понимающе посмотрел на меня.

– И да и нет, дорогая моя. Помогало, если друзья были богатые или умные. К тому же, мне кажется, слово «богатство» подразумевало не это неловкое понятие, что оно приобрело сейчас. И наверное, тогда был более спокойный, размеренный ритм, нежели современный – шумный и даже сумасшедший. К тому же слишком многое просто умалчивалось – аборты, преступления, гомосексуализм, наркомания. Мне бы хотелось быть честнее тогда и менее откровенным в это время. Тем не менее еда в те времена была гораздо вкуснее. – Саймон глубоко вздохнул. – Но молодым море по колено! – Он игриво погрозил мне пальцем.

Я спросила о вилле и «драгонетте».

– А, да, конечно. Помню, помню эту машину, – заинтересованно сказал он. – Мы прокатились на ней по всей Ривьере. Пенелопе очень не нравилось водить в Лондоне, городское движение для нее просто жуть. Но какие же были пикники, вечера на побережье! А вечеринки, какие вечеринки! Невозможно было предугадать, кого и с кем найдешь на заднем сиденье авто, когда уезжаешь с парковки в четыре часа утра.

Саймон рассказывал о том, где тетя Пенелопа покупала наряды, из чего они были сшиты и в каком кабриолете они оба подхватили бронхит, после чего хриплыми голосами исполняли песни, а слушатели так ни о чем и не догадались.

– А не расскажете о богатом поклоннике тети Пенелопы?

– Бельведер Ганновер Уэнделл Третий? Мне всегда казалось, что он недалекого ума, но Пенелопа, похоже, находила с ним общий язык. Он был не последним человеком в политике, так что, слава Богу, не часто бывал рядом. Кстати, у него была жена и дети и на особо крупных вечеринках мне частенько приходилось притворяться, что Пенелопа моя спутница. Но честно говоря, никто не верил.

– Бабушка Пенелопа наверняка всегда была стильной дамой, – сказала я, показывая на фотографию, где они оба стояли около пианино. – Интересно, где она взяла все эти украшения?

Мой непринужденный тон никоим образом не обманул его. Он, словно кошка, был всегда готов к какой-то ловушке. Он прекрасно знал о драгоценностях и о битве за наследство – я это поняла по его пронизывающему взгляду.

Он изучающе, поверх очков, которые сползли на кончик носа, посмотрел на меня.

– Ты что-то нашла? – ответил он вопросом на вопрос.

– Одну серьгу, – призналась я, – не знаю, где вторая.

Саймон по-отечески погладил мою руку.

– Не переживая, дорогая моя, – сказал он успокаивающе, но с легким упреком. – Не стоит.