– Я булей твоих выпустил, схоронился с ними под бункером масляным, ну, там, позади машины, видал небось… – усмехнулся колдун. – А вечерком выбрался, глаза сторожам отвел, чай, не привыкать, хе… Лодочку себе взял, какая приглянулась, булей посадил, чтоб носы по ветру держали, и сказал им – ищите, мол, своего любимого хозяина. Так и поплыли на запах. Ну, чутье у дьяволов лысых, сам знаешь какое… Грести я не стал, на весла двоих придурков посадил, из тех, что сторожами на ночь в корабле осталися. Ружьишки-то приказал им в воду выкинуть, чтоб не сглупили чего. Только мы недолго отплыли – адмирала, вон, встретили.

– Как же вы с ним объяснились? – Артур, кряхтя, уселся на белом нагретом камне. – Ты же, Дед, никаких языков, кроме русского, не учил.

– Ай, мне ни к чему. Адмирал тебя сам искал.

– Что за ерунда? – Коваль задавал вопросы, а сам размышлял, не привиделись ли ему китоврас и прочие чудеса. Одно он мог утверждать наверняка – свистулька с шеи исчезла!

Мгновение спустя он догадался посмотреть вниз. И вздрогнул от неожиданного открытия.

Он видел.

Видел сквозь толщу горной породы. Видел серый базальт, голубые и красные глины, видел блестящие водоносные слои и похожие на ветви деревьев нити металлических руд.

Он видел залитый багровым светом догорающий подземный лабиринт нураги, видел черные дыры вертикальных тоннелей, куда еще не добралось пламя огнеметов…

Китоврас сдержал слово.

– Да не ерунда, – хихикнул Озерник. – Сам спроси. Они за нами на своих рыбинах от самой Катании гнались, да маленько не успели…

– На рыбинах?!

– Ну да. Так вона же она, рыбина, – Савва небрежно указал вниз, под обрыв.

– Мать твою… – вырвалось у Коваля.

На нежно-бирюзовой глади заливчика, среди гроздей розовых сонных медуз, покачивалась атомная субмарина.

– Ты выйдешь к ним один, брат Михр?

– Если я погибну, вы успеете спасти женщин и детей. Уводите их к оазису Джейба, там соединитесь с семьей Зиявы. Брат, отгони верблюдов в Аль-Гуру и вели рабам засыпать колодцы.

Глава рода поправил куфию, из-под руки посмотрел на север. Горцев еще не было видно, но тучи пыли уже поднялись над рябью барханов. Лошади шли тяжело, падали, тонули в песке, но шли. Тысячи и тысячи лошадей. Десятки тысяч всадников.

Над ними пела птица.

– Брат Михр, мы не ослышались? Ты велел засыпать колодцы?

– Вы не ослышались. Вели рабам засыпать колодцы, потом пристрели их всех – и догоняй наших. Если ты убьешь рабов, никто не сможет рассказать этим шакалам, где можно напоить коней. Тогда солнце начнет убивать их.

– А если у них с собой достаточно воды? Если они свернут к оазису Эс-Сам?

– Сколько бы ни было воды, она кончится. Лошадь – не верблюд, по пескам они не дойдут до Эс-Самы и за месяц. Мы измотаем их, а потом нападем. Мы будем убивать отстающих, пока их кости не превратятся в костяную дорогу.

Старейшина семьи один вышел навстречу войску горцев. Дозорная сотня, рысившая в тысяче шагов впереди авангарда, заметила одинокую черную фигуру, но вначале его приняли за мираж. Нашлись такие, кто умел говорить с пустынниками. С семьей брата Михры хоть и воевали, но много и торговали. На базарах в Аль-Гуре, когда заключались краткие перемирия, горцы продавали бедуинам до сотни рабов за день. А потом снова возвращались к себе, к надежному и честному мужскому промыслу.

Брат Михр стоял неколебимо на вершине каменистой гряды, хотя ему очень хотелось отступить назад и нырнуть в подземный ход. На него подковой накатывалась медлительная пыльная волна. Кони горцев уже не рысили, они давно устали и перешли на шаг. За девять суток продвижения в страну красных песков конница потеряла лоск и горделивую посадку. Многие лошади хромали, у них воспалились глаза и наросли кровавые мозоли. Мелкие отряды кочевников, щипавшие периодически фланги громадной армии, доносили, что горцы похоронили уже сто сорок человек и как минимум столько же лошадей.

Но это была капля в море. Объединенные войска горцев гнали в пустыню больше сорока тысяч коней. Они собрали всё, что смогли, и пошли на неслыханные расходы. Брату Михру донесли, что главы кланов решились купить дополнительных лошадей и быков и послали за ними в Дамаск и Багдад.

– Ты ищешь смерти? – спросили у кочевника первые подъехавшие горцы. С ним нарочно заговорили на языке базаров Аль-Гуры, чтобы он понял.

– Отведите меня к тому, кого вы называете Вершителем судеб, я должен беседовать с ним.

– А если он не пожелает беседовать с тобой?

– Тогда прольется много лишней крови, – невозмутимо заявил пустынник.

Брат Михр позволил себя обыскать. Он уговаривал себя не волноваться, но все равно его сердце застучало, когда бешеные джигиты из клана орла подсадили его, со связанными руками, в арбу Вершителя судеб. Пустынник повидал немало на своем веку, он принимал самое горячее участие в десятках мелких и крупных войн между племенами, он четырежды осаждал железные стены халифата, но никогда не встречал столь сосредоточенной и столь дисциплинированной армии. Когда песок сменялся сухой глиной, земля вздрагивала и стонала под копытами коней. Они наступали широким полумесяцем, растянувшись почти на десять тысяч шагов, совсем не так, как привычно нападали горцы.

И они не останавливались. Лавина катилась и катилась, сверкая сталью клинков и серебром ружейной гравировки.

– Ты пришел, чтобы услышать мою птицу? – осведомился старец. Он лежал на пышных подушках, под голубым шатром, украшенным изысканной вязью. Его арба единственная на всю армию была снабжена мягкими рессорами. Сюда приносилось все самое лучшее. Мальчик-раб отгонял мух от винограда и персиков, четверо громадных джигитов с саблями наголо сидели вокруг золотой клетки, укрытой тончайшими надушенными платками. В углах курились ароматические свечи, старик и юноша наигрывали веселую мелодию на старинных бандурах.

Брат Михр невольно сглотнул. Перед Вершителем судеб стоял кувшин с водой. Почти полный кувшин, и всё – для одного человека!

– Нет, – против воли выдавил кочевник. – Твоя птица – это злое волшебство, и сам ты – злой джинн.

– Почему же я злой джинн? – посерьезнел Вершитель судеб, делая незаметный знак охране. На кочевника мигом навели ружья.

– Ты не открываешь рот, когда говоришь, – усмехнулся брат Михр. – Разве так ведет себя добрый человек?

– Ох ты какой глазастый! – Чародей хлопнул себя по бедрам. – Хорошо, твоя правда, я действительно не открываю рот. Но, поверь мне, так гораздо удобнее. Я совсем недавно научился думать так, чтобы меня все вокруг понимали… Гм. Я так и знал, что ты не похож на этих, с гор. Н-да, следовало ожидать… Тогда чего же ты хочешь, если Феникс тебя не интересует?