В свете гаснущей палки я вижу только на шаг вперед. Завтра нужно не забыть зарядить фонарь на солнце. Завтра? Еще ведь ночь, да?

А может, уже наступило завтра.

Возвращайся, настойчиво твержу я себе. Просто возвращайся прямо сейчас.

У меня странное чувство, почти суеверный страх: если я оставлю Тарвера дольше, чем на три часа, за эти несколько минут, что меня нет, он умрет. Но если потратить время на то, чтобы вернуться, проверить Тарвера и снова лезть сюда, а не искать лекарства, то и в этом хорошего мало.

Я иду дальше.

Пол здесь ровный, поэтому я перехожу на медленный бег. Наш поход к кораблю хорошо натренировал меня: хотя уже два дня, как я сплю не больше пары часов подряд, мне все равно хватает сил бежать.

И вдруг впереди разверзается пропасть. Я так устала, так хочу спать, что не замечаю ее. И не успев осознать, что нужно остановиться, падаю…

…на что-то мягкое, и оно заглушает звук удара. Я роняю светящуюся палку и хватаю ртом воздух: внезапно на меня накатывает приступ тошноты. Пахнет тухлым мясом, и тошнит меня из-за него, а не после падения. Здесь запах сильнее. Гораздо сильнее…

Я откатываюсь от того, на что приземлилась, и поднимаюсь на ноги.

Еще не оправившись от потрясения, я мысленно отмечаю, что все кости целы. Тарвер убил бы меня, узнай он, что я была так неосторожна. Будь он здесь.

Я поворачиваюсь на свет палочки, которая выпала у меня из руки при падении, и застываю на месте.

Лицо. Тусклый зеленоватый свет обрисовывает впавшие щеки, пустые, застывшие глаза, блестящие зубы, которые видно сквозь приоткрытый рот.

Заорав, я пячусь и падаю на пол. Прижимаюсь лицом к холодной железной решетке в полу и судорожно хватаю ртом воздух, пытаясь не дышать носом. Запах в хранилище такой сильный – господи, это ведь гниющее мясо, правда? – что на мгновение мне кажется, я вот-вот потеряю сознание. Я чувствую этот вкус во рту.

Шатаясь, поднимаюсь на ноги и бегу. Так темно и страшно, что я врезаюсь в стены и натыкаюсь на углы. Наступив на что-то, подворачиваю ногу, но удерживаю равновесие. Знаю: если упаду – больше не поднимусь.

Что-то мягкое. Что-то гниющее. Что-то мертвое.

Корабль – это не лабиринт – могила.

Одежда и волосы цепляются за торчащие повсюду острые края обломков. Но я бегу все глубже и глубже в разрушенную часть корабля, и в голове бьется отчаянная мысль, что мне отсюда не выбраться – я провалилась слишком глубоко.

Вдруг я задеваю рукой торчащую арматуру, и меня отбрасывает в сторону, к стене. Я хрипло, истошно кричу.

Я нащупываю дверную ручку и, повернув ее, оказываюсь в тесном помещении. Закрыв дверь, сползаю на пол, заставленный ведрами и швабрами, и нахожу на ощупь фонарь. Его теплый золотистый луч, хоть и тусклый, освещает комнатушку – судя по всему, чулан уборщика. На удивление здесь все цело, метлы и швабры выстроены в ряд.

Сердце рвется из груди, и я опускаю голову на колени, стараясь ровно дышать. И думать о чем угодно, только не о том, что ждет снаружи – разбухшие трупы с остекленевшими глазами.

Раз… Господи… Два. Три. Четыре… Что-то хрустнуло, когда я упала на тело. Я что-то в нем сломала. Будто бы хрустнула мокрая ветка. Нет… Нет. Пять. Шесть. Семь… Он презирал бы меня за то, что я убежала. Восемь. А вдруг среди этих тел есть тело Анны?.. Боже мой… Нет. Девять. Десять. Одиннадцать… Соберись, мисс Лару. Двенадцать. От тебя никакой пользы, пока ты сидишь в чулане для метел. Тринадцать. Четырнадцать. Не недооценивай себя. Многие солдаты справились бы гораздо хуже тебя, я знаю. Пятнадцать.

Я считаю до двадцати и только потом открываю глаза. Луч фонаря подрагивает от каждого моего вдоха, и каждый дается мне через силу. Меня бьет дрожь. Но тьма больше меня не душит.

Тарвер – лжец, но он лжет, чтобы заставить меня идти вперед – за это я не могу его винить. По крайней мере, я хотя бы попытаюсь доказать, что он во мне не ошибается.

«Мне хватит девушки, которую я знаю».

Я заставляю себя встать и открываю дверь. Уткнувшись носом в воротник рубашки, глубоко вдыхаю и выхожу в коридор.

Фонарь гаснет.

В горле застревает вскрик, но больше я не ору. Вместо этого я спокойно стою, всматриваюсь во тьму и заставляю себя дышать.

И вдруг чувствую какое-то свежее дуновение, в котором не ощущается висящий здесь смрадный запах смерти. Я иду на него, медленно пробираясь вперед в кромешной тьме, осторожно переступаю через тела и обломки, лежащие на полу.

Оказывается, воздух проникает сквозь длинную и глубокую пробоину в корпусе корабля. Протискиваюсь через нее, стараясь не задеть толстые электрические провода и острые металлические края.

Снаружи ночь, но после темноты внутри корабля для меня она как солнечный день. Воздух никогда не пах так сладко, небо никогда не было так густо усыпано звездами. Облака рассеялись, и на землю льется бледно-голубой свет зеркальной луны. Я падаю на колени и жадно хватаю ртом воздух, будто так можно изгладить в памяти воспоминания о том, что ждет внутри. Я не могу вернуться. Как же мне вернуться? Не могу… Это могила.

Мы знали, что не все пассажиры сумели добраться до спасательных капсул в той безумной давке. Но сейчас, когда я увидела, что это на самом деле так, меня тошнит от одной мысли, что нужно вернуться в корабль. Должно быть, когда я упала, то оказалась совсем рядом с эвакуационным пунктом.

Пять секунд я сижу в темноте, съежившись в комок, и глубоко дышу, а потом поднимаюсь на ноги и возвращаюсь в лагерь.

Тарвер без сознания. Я не совсем уверена, хорошо ли это для него, но все же чувствую облегчение. Он не станет смотреть на меня горящими глазами, нести бред, разговаривать со мной так, будто я его мама, возлюбленная, сержант – кто угодно, но только не я.

Я вытираю ему лицо и грудь и, приподняв ему голову, вливаю в рот воду из фляги. Он несколько раз глотает, но потом стонет и отталкивает меня. Из-под бинтов по его руке поднимаются воспаленно-красные прожилки. Я провожу по ним кончиками пальцев и испуганно сглатываю.

Он такой тихий, такой спокойный. Я убираю волосы с его лба, глажу ладонью по щеке, грубой, как наждачная бумага, от щетины, отросшей за несколько дней. Он выглядит младше, чем обычно, не старше меня. Я опускаю пальцы в воду и провожу кончиками по его сухим и потрескавшимся губам. Даже губы горячие и воспаленные.

– Тарвер, – шепчу я, положив ладонь на его пылающую щеку, – пожалуйста, не… не бросай меня.

У меня сжимается все тело, живот скручивает от страха и беспомощности – даже когда я увидела трупы, было не так страшно. Я не могу дышать, не могу двигаться и просто съеживаюсь в комочек рядом с ним.

– Пожалуйста, не бросай меня здесь одну.

Я целую его в лоб, потом в висок. Меня бьет дрожь, и я заставляю себя успокоиться, с усилием дышу.