Правда, из-за нервов влез в меня только глоток отвара, но я была искренне благодарна этим троим. Я вообще не понимала, почему они мне помогают. Их бескорыстие и готовность помочь заставляли меня чувствовать себя бессовестной, ведь в ответ я ничего не могла им дать.

Зато просила о многом. Кроме чистой иллюзии мне еще требовался амулет, искажающий реальные черты лица. Я никак не могла показать Амбер кому-то раньше, чем услышу ее мнение о моем плане.

После стольких лет вдали от придворной жизни она могла и не захотеть взять все в свои руки. Если так случится, я была готова принять категоричный отказ, но все же надеялась на помощь с ее стороны. Потому что я не являлась наследной дайной, и ей это предстояло узнать.

На кону стояли ее земли и ее народ.

Я думала о том, правильно ли поступаю, все то время, пока собирала и инструктировала гвардейцев себе на подмогу. Для ареста патологоанатома, служащего в управлении по особо важным делам, мне нужна была помощь именно личной гвардии. Задействовать галеция Браушта не хотелось совершенно, чтобы он раньше срока не увидел Амбер, да и о злодеяниях своего друга ему узнать еще только предстояло.

Если все пройдет так, как задумано, о том, что галеций Лугстар оплатил убийство естийя, глава управления узнает на допросе как раз в тот момент, когда мы будем арестовывать отца Ио. Под крыло своего друга он, естественно, не попадет, а займет соседнюю с Берни темницу до тех пор, пока его не допросят и не вынесут приговор.

Я не могла допустить, чтобы менталист добрался до кого-то из них, но даже если галеций Браушт будет на этом настаивать, сам Лугстар ни за что не согласится открыть свою голову кому-либо.

Ведь тогда его друг узнает о его злодеяниях, и именно на этом я собиралась играть.

Я думала о том, правильно ли поступаю, все то время, пока покидала дворец и даже пока ждала открытия портала в темном закоулке недалеко от мостовой.

Могла ли я принимать такие решения? У меня не было однозначного ответа. Но зато я точно знала, что будет, если я ничего не сделаю. Пусть я и была далека от политики, даже мне оказалось понятно: оставлять все как есть нельзя.

Слишком дорого обойдется мне свобода и власть галеция Астера Лугстара. Слишком большую цену заплатит Амбер, когда некромант поймет, как может распорядиться информацией, которой он обладает. К этому часу Истол был уверен, что я всего лишь хочу вызволить женщину из заточения и спрятать ее там, где ее никто не побеспокоит, где она сможет жить свободно, но у меня на нее имелись другие планы.

И отец Ионтина, свободно разгуливающий по столице, имеющий на нее влияние, в эти планы никак не входил.

Зато его приговор станет показательным для тех, кто считает, что со смертью естийя для них ничего не изменилось. Им придется научиться жить по другим правилам, и я надеюсь, что произойдет это уже без меня.

Обжигающе-яркое в сумерках портальное кольцо осветило подворотню голубым сиянием на несколько минут раньше, чем было оговорено. В него мне полагалось войти в одиночестве, что я и сделала, но в самом конце улицы за мной совершенно точно приглядывали двое. Были ли это люди Истола или Лугстара-старшего, я не знала, однако мешать они мне не собирались.

Пять минут. У меня в запасе имелось всего пять минут, прежде чем гвардия в серебряных плащах явится по координатам артефакта, который я сбросила в сугроб. Пять минут, но волнение, никак не связанное с арестом некроманта, охватывало меня уже прямо сейчас.

— Без шуток, Ваше Благородие, — именно этими словами отец Ионтина встретил меня по другую сторону портала.

Смерив его презрительным взглядом, я осмотрелась по сторонам. Мы были совсем недалеко от того места, где я выбросила браслет, по которому Истол мог меня найти. В трех шагах от нас находился большой замерзший круглый фонтан, освещенный единственным фонарем, — здесь в прошлый раз естия гуляла под присмотром своей то ли надзирательницы, то ли компаньонки, а в двадцати — темно-коричневые двустворчатые двери, ведущие в замок.

— Придерживайся ранее оговоренной версии, и ни слова о том, что тебе предстоит правление. Ты сирота, выросшая в Доме Покинутых, и сейчас учишься в Академии Проклятых. Все поняла? — спросил Лугстар-старший требовательно.

Кончик языка так и обжигало от ядовитых слов, что рвались наружу. Мне хотелось сказать этому мужчине так много, хотелось искупать его в своем презрении, но его вопрос так и остался без ответа, потому что двустворчатые двери с грохотом распахнулись.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

О да, я была чертовски похожа на Амбер, но, Всевышний, как же она постарела по сравнению с той иллюзией в склепе. Жгучие черные волосы словно потеряли свой цвет от седой паутины. Вблизи лицо ее показалось мне изможденным, а спина, что раньше наверняка всегда была идеально прямой, внезапно согнулась, словно от неподъемной тяжести.

Увидев меня, она пораженно замерла, выпустила из ослабевших пальцев края мехового плаща, вероятно не веря своим глазам. А кто бы поверил? Заметь я кого-то посреди улицы, кто являлся бы почти точной моей копией, как минимум испытала бы недоумение.

— О Всевышний, это правда, — едва различила я ее шепот и еле успела подставить женщине свое плечо.

Я могла только догадываться, что от переживаний у нее закружилась голова. При себе у меня не имелось ни одного зелья, ни одной настойки, которая могла бы привести ее в чувство, но естия справилась своими силами.

В тот момент, когда она подняла на меня, находящуюся в непосредственной близости, свой взгляд, серые глаза ее наполнились слезами.

Скупая слеза прокатилась и по моей щеке. От самой себя я могла не скрывать: я не раз и не два представляла себе встречу с собственной матерью. Представляла, как мы обнимемся, как увидим друг друга и все поймем без слов.

Но сейчас я смотрела в глаза чужой женщине. И амулет, искажающий черты лица, предварительно вытащенный из кармана простого черного плаща, я надевала чужой женщине. Женщине, что зависела от меня и моих решений.

— Не стоит проливать слезы, Ваше Величие, — с неимоверным трудом, но все же выдавила я из себя улыбку, а голос мой не задрожал, остался твердым. — Все уже закончилось. Теперь вы не останетесь в одиночестве.

— О чем ты говоришь, Павлиция? — процедил явно недовольный услышанным Астер.