— Ты не метаморфозу проживаешь, Саш, ты из своего эгоизма решил меня лишить в браке сельдерея, и сам поверил в свою ненависть к тому, что я люблю. Это возмутительно!

Отбрасываю вилку и цежу сквозь зубы:

— Я с этим сельдереем по углам ныкалась!

— Меня действительно от него тошнило, — Саша слабо улыбается.

— Нелюбовь к нему вскрылась после встречи со мной? — сжимаю под столешницей кулаки.

— Нет.

— То есть ты и до брака со мной плевался от него?

Задумчиво замолкает.

— Нет, не припомню, чтобы я так остро реагировал на сельдерей, — подпирает лицо ладонью, — он ворвался в мою жизнью вместе с тобой, и ты ради меня отказалась от него. Возможно, я хотел какой-то жертвы от тебя?

— Очень по-мужски, — зло отправляю ложку салата в рот и громко похрустываю сочным и пряным сельдереем. — И моя жертва была напрасной.

— Сельдерей стал жертвой, а после бунтом против мужа, — Саша мягко и бархатно смеется. — Казалось бы, пучок травы, а стал символом…

— Тебе домой не пора? — зло откладываю ложку.

— Выгоняешь?

— Выгоняю.

— Обиделась из-за сельдерея?

— Саш, ты сейчас насмехаешься надо мной.

— Нет. Я сам удивлен тому, что пускаю слюни на твой салат. Я не насмехаюсь, Ева. И согласись, сельдерей был куда вкуснее, когда ты ела его тайком.

— Ты к чему ведешь?

Я его точно отмудохаю шваброй. Да, сельдерей был куда вкуснее и ярче, когда я ела урывками, а после чистила зубы и боялась, что Саша учует его резкий запах. Не был сельдерей моей жертвой, а был игрой, в которой меня чуток подстегивал адреналин. В эти моменты с веточкой в зубах я была плохой женой, у которой есть секретик от мужа.

— Впервые разговор с тобой меня утомил, — в гневе шепчу я.

— Я задам еще один вопрос, — зрачки Саши расширяются, а в голосе слышу бархатную хрипотцу. — После того, как ты тайком ела сельдерей, с волнением ждала меня?

— Ты спрашиваешь, заводилась ли я? — пусть мой голос тверд и невозмутим, но к щекам приливает румянец смущения.

— Да.

Вот почему я злюсь и хочу надеть на голову Саши миску с остатками салата. Разговор коснулся той темы, которую я бы хотела избежать.

— Возможно, — щурюсь я. — Не так чтобы я была вся мокрая, Саша, но определенно мой маленький бунт против эгоистичного мужа меня подхлестывал, чтобы поцеловать его и оценить реакцию.

Мне кажется, что между нами воздух искрит от напряжения. Ноги тяжелеют, к низу живота приливает предательское тепло возбуждения.

— Саш, уходи, — встаю.

Он тоже поднимается на ноги, обходит стол и через несколько секунд стоит вплотную ко мне.

— Мы многого друг о друге не знали, — пробегает пальцами по моей линии. — О многом молчали, боялись быть честными, избегали непростых тем, которые касались фантазий. Можно ли говорить, что мы в полной мере доверяли друг другу?

— Саша…

— И может ли доверие быть частичным или половинчатым? — ласково улыбается, проводит большим пальцем с легким нажимом по нижней губе. — Хороший вопрос, правда? Это странно, Ева, но именно сейчас я чувствую себя ближе к тебе, чем когда-либо. Я знал, что разорись я или окажись в болезни, ты меня не оставишь. Не оставишь хромого, косого, нищего, но боялся быть честным в том, что хочу намотать твои волосы на кулак и грубо взять в коленно-локтевой.

У меня дыхание перехватывает от шепота Саши и его легкой улыбки.

— Скажи, — приподнимает подбородок двумя пальцами, — тебя посещали подобные фантазии?

— Да…

— Почему молчала? Смущалась?

— Нет, — едва слышно отвечаю я. — Ведь это означало бы отдать тебе контроль… довериться… — сглатываю, — довериться там, где я наиболее уязвима и слаба…

— Ты не подскажешь, — выдыхает в губы, — какой сегодня день недели?

— Суббота, — боюсь пошевелиться, а то под волной слабости могу осесть на пол.

— Нет, уже воскресенье, — смотрит на наручные часы и поднимает взгляд. — Десять минут первого ночи. Значит, завтра понедельник?

От тихого намека о понедельнике, в котором меня ждет художник в мастерской на двадцатом этаже, горят уши.

— Спокойной ночи, Ева, — шепчет на ухо. — Сладких снов.

Решительно разворачивается и шагает прочь, приглаживая волосы ладонью. Провожаю его обескураженным взглядом. Разговаривали мы с Сашей в браке много, но подобных бесед не вели. И да, не было у меня к нему в супружеской жизни полного доверия, и вскрылось это только сейчас. Доверяла, как супругу, но не верила, как мужчине.

Глава 49. Ты ему веришь?

— О чем ты хотел поговорить? — Павел хмурится.

Судя по тому, что моя свекровь Анастасия, сидит бледная и молчаливая, то, вероятно, непростая беседа о возможных изменах ее мрачного мужа состоялся.

— Я хочу попросить у вас прощение, — перевожу взгляд с тещи на тестя. — Я понимаю, что не заслуживаю его, однако я должен это сказать. Простите меня.

Павел и Анастасия переглядываются. Гнетущее молчание и только тихое тиканье настенных часов над столом.

— За что? — Анастасия едва заметно щурится.

— За мою измену. За то, что я изменил Еве, нашей семье и под нашей семьей я подразумеваю и вас. Я предал ваше доверие, — тихо отвечаю я. — И мне жаль.

— И только сейчас жаль? — Анастасия вскидывает бровь. — Где твое жаль было в момент? А я тебе скажу где, — ее глаза вспыхивают гневом и вскидывает в мою сторону руку. — Твое жаль было в твоей сисястой шлюхе!

Павел молча скрещивает руки на груди и опускает голову, пряча ехидную улыбку. Анастасия встает, и она начинает на меня кричать.

— Мерзавец! Что тебе не хватало?! Ева любила тебя! Вместо того чтобы уделять ей время и вашему сыну, ты его тратил на какую-то проститутку!

Мама Евы впервые орет на меня и не стесняется в выражениях. Она бегает по кухне, кидается в меня громкими и несдержанными возмущениями, которые я безропотно принимаю.

— И она ведь до сих пор тебя любит, козел! — хватает тарелку и разбивает ее о пол.

Павел поднимает на меня взгляд, а я в нем читаю злорадство. Анастасия срывает полотенце и накидывается на меня