— Никому.

— Но его кто-то убил.

— Какой-то залетный грабитель.

— По словам Ольги Данилиной и Веры Валентовой, в доме ничего не пропало.

Звонарев пожал плечами.

— Скажите, перед тем как покинуть дом Ставрова, кто-нибудь протирал посуду на столе? — спросил Наполеонов.

— Я не понял… — опешил Звонарев.

— На столе стояла посуда, из которой вы ели и пили?

— Стояла, конечно.

— После завершения трапезы ее кто-то вытирал?

— Нет, конечно! Это же бессмысленно! — В глазах Звонарева застыло непонимание.

— Не скажите…

— Что вы имеете в виду?!

— Может быть, один из вас на вашей дружеской пирушке поссорился со Ставровым и в пылу ссоры…

— Да вы что! — перебил следователя Звонарев. — Нас с Валеркой, что ли, подозреваете?!

— Ну…

— Во-первых, как вы себе представляете одного из нас, в окровавленной одежде садящегося в машину Ларисы?

— Было темно…

— Не до такой степени! И в салоне-то есть свет! — возмущенно произнес Звонарев. — Вы можете Ларису спросить!

— Если понадобится, спросим.

— К тому же, если на одежде кровь, она может попасть и на что-то в салоне автомобиля, на те же сиденья, например, — голос свидетеля стал сердитым. Наполеонов ничего не ответил. Звонарев продолжил:

— А во-вторых, когда мы уже расставались и ждали лифт, Юра стоял на пороге, из подъехавшей кабинки вышла какая-то тетка со здоровенным бульдогом, заметьте, без намордника!

— Кто, тетка? — заинтересовался следователь.

— Бульдог! Мы вошли в лифт, а тетка разговаривала с Юрой. И был он живой!

— Вы не знаете, из какой она квартиры?

— Нет. Но не думаю, что в доме много бульдогов.

— Резонно. А вы не слышали, о чем эта гражданка разговаривала с вашим другом?

— Когда мы заходили в лифт, она говорила, что у какого-то Пуси диарея. А дальше я не слышал.

— У Пуси?

— Сейчас как только своих мужей дамочки не называют, — фыркнул Звонарев.

— Не думаю, что дама стала бы обсуждать с вашим другом состояние стула своего мужа. Скорее всего, Пуся — тот самый бульдог, который вам не понравился.

— Как-то не похож он на Пусю, — недоверчиво произнес Звонарев.

— Это с вашей точки зрения. Вы видите в этой собаке чудовище, которое может тяпнуть, а для своей хозяйки этот бульдог — обожаемое существо, вызывающее умиление.

— Может, вы и правы, — вздохнул Александр, — я не разбираюсь в психологии собачниц.

— Что ж, — сказал следователь, — пока у меня больше нет к вам вопросов, вы можете быть свободны.

Дойдя до двери, Звонарев внезапно остановился: — А я могу задать вам вопрос?

— Можете…

— Вы найдете того, кто Юру?

— Приложим все силы.

— Найдите, обязательно найдите! Юра был очень хорошим человеком! Его нельзя было убивать!

— Убивать никого нельзя, — ответил следователь.

Звонарев кивнул и скрылся за дверью. Через полчаса должен был прийти Валерий Тропинин.

Шура достал из ящика стола банку растворимого кофе, сахар и включил электрический чайник. Он еще недопил первую чашку, как в дверь постучали.

— Войдите.

— Вы меня вызывали.

— Тропинин?

— Да.

«Свидетели просто рвутся к общению со следователем», — с иронией подумал Шура, а вслух сказал: — Заходите, раз пришли. Кофе хотите?

— Нет, спасибо.

К сожалению, ничего нового от Тропинина следователю узнать не удалось. Ему, как и Звонареву, нравилась Ольга Данилина, и он искренне радовался предстоящей свадьбе друга. Юлию Лопыреву охарактеризовал как бездельницу и истеричку, которая ищет шею, на которую можно сесть и свесить ножки. Упомянул и даму с бульдогом, заметив, что на ней был плащ, отороченный норкой, и это в довольно теплый вечер.

На вопрос следователя, протирали ли они посуду, стоящую на столе, перед тем как покинуть дом, Тропинин ответил вопросом: — Это еще зачем?

Узнав же от следователя, что отпечатки пальцев были стерты со всей посуды, стоящей на столе, Тропинин впал в такую глубокую задумчивость, что Наполеонову с трудом удалось вытащить его оттуда.

— Я не могу понять, какой в этом смысл, — произнес он недоуменно.

Следователю тоже было неясно, какую цель преследовал злоумышленник, затрачивая немало времени на протирание посуды и рискуя быть застигнутым на месте преступления, если только на ней не было его следов… Позднее Мирослава предположила, что это был всего лишь отвлекающий маневр, попытка бросить тень на кого-то из непричастных к убийству. И Наполеонов, подумав, был склонен с ней согласиться.

Анатолий Стригунов любил Юлию Лопыреву с одиннадцати лет. Он учился в пятом классе, когда классный руководитель Маргарита Петровна Малышева перед уроком представила ребятам новенькую: — Это Юленька Лопырева, теперь она будет учиться в вашем классе. Надеюсь, что вы подружитесь.

Нельзя сказать, что Юлия легко влилась в коллектив и со многими подружилась… Но Анатолий влюбился в нее с первого взгляда. Как только она вошла и посмотрела на класс своими настороженными глазами, его сердце ухнуло в бездну, потом подскочило к самому горлу и забилось в грудной клетке, как пойманный в силки заяц.

С появлением Юли его спокойная размеренная жизнь круто изменилась. Теперь он жил от встречи до встречи с ней. Каждый день ее появление он встречал, как восход солнца, а с уходом из школы домой светлый день для него заканчивался, и душа погружалась в сумерки. Что бы он ни делал, о чем бы ни думал, всегда в его подсознании жил образ Юлии.

А она долгое время даже не догадывалась, что стала смыслом его жизни, за ней ухаживали другие мальчишки, более смелые и симпатичные. А Толик только любовался ею и грезил о девочке своей мечты. Но все тайное рано или поздно становится явным.

Он хорошо помнил, как однажды Игорек Логачев сказал: — Ребята, да наш Толик от Юльки просто тащится, смотрит на нее телячьими глазами и млеет.

Все вокруг засмеялись, Анатолий тогда готов был провалиться сквозь землю, от отчаяния он сжимал кулаки, а яркие веснушки на его лице мгновенно выцвели и стали почти незаметными. Еще минута — и он, наверное, затеял бы драку.

Но тут на виду у всего класса к нему подошла Юлия и сказала:

— Толик отныне и навсегда мой самый лучший друг, и тот, кто его обидит, будет иметь дело со мной. Она обвела класс пренебрежительно-насмешливым взглядом. И все ребята, встречаясь с этим взглядом, либо отводили глаза в сторону, либо опускали их. Девчонки же тихо хихикали и пожимали плечами. Ни одна из них на Толика не претендовала.