– Скучал по нашим краям?

– Что я, девочка? Где требуется, там и живу. С чего мне скучать?

– Сейчас селедочку подадут, жареную. Доходит, вот-вот…

Антон не отвечает. Достал сигару, понюхал и рассматривает: мол, разжечь или погодить? Остальные двое сидят в полумраке, выдерживают строгое молчание, не дымят, не переговариваются, даже, похоже, не шевелятся… Только овалы лиц белеют.

Громко стучат ходики на стене. Старое кресло под Босым поскрипывает, постанывает – старик волнуется.

– Давно донскую селедочку ты не едал, Антон, вот что я тебе скажу.

Сказано глубокомысленно. Мягкий отцовский упрек.

– Там такие рестораны – все что угодно есть. Закажешь – и селедочку пожарят, и рыбца, и щуку на пару сделают, и сига закоптят, – снисходительно ответил Антон.

– Сра-а-а-внил! Рестора-а-а-ны-ы…

Босой радостно показал из подушек старческий клюв с двумя седыми метлами из ноздрей.

– Хватит п…ть про своих селедочек, – вернул его на землю Антон. – Что там с Севером?

Дерзко, дерзко… Но прикидываться нет нужды, тут расклад ясный. Босой – вроде, как генерал, да еще и «свадебный», а Антон – действующий боевой полковник. И не на хазе отсиживается, а в центре городских событий крутится: то по телевизору выступает, то на трибуне с начальством стоит, то на званых банкетах тосты говорит… И в Москве у него серьезные подвязки, и за границей… Босому такое никогда и не снилось! «Новая волна», короче…

– Север наехал по беспределу, все подтвердят… – он шевельнул рукой, и из окружающего полумрака выдвинулся Корнилов-старший. Утес, скала. Ноги в узких лакированных туфлях – слоны в утлых лодчонках. Голос густой, грозный.

– Его никто не звал. Стволы и перья. Вдевятером. Как на войну пришел…

– Завалил кого-нибудь? – спросил Антон.

– Нет.

– Шмалял? Вверх, по мебели, по тачкам?

– Нет.

– Без крови обошлось, значит, без шума, без ущерба, – подытожил Антон. – И чего хотел?

– В фюреры метил. Над всеми. Втихую. Чтобы свои порядки наводить, но от имени Босого…

– Порядка здесь давно нет, – бросил Антон.

– Так и не стало бы, однако, – вкрадчиво заговорил Гуссейн. – Он же беспредельщик! Я на него даже смотреть спокойно не могу!

Его кресло в темном углу. Можно рассмотреть пальцы в золотых перстнях на подлокотниках, обтянутые дорогой тканью колени, все остальное – бесформенная тень. Голос у него мягкий, сладкий, как рахат-лукум.

– Север искал, как нашу дружбу рассорить. Корниловских пацанов против него настраивал, Кащея в соблазн ввел, Колотухе голову задурил… Ну и прочее. Меня, кстати, уговаривал тоже. Но я перехитрил его…

«Ты и сам себя перехитришь!» – подумал Антон. А вслух сказал:

– Ты молодец, Гуссейн, с тобой всегда приятно иметь дело!

В темном углу что-то блеснуло. Возможно, Гуссейн улыбнулся своей восточной коварной улыбкой.

– Взаимно, дорогой! Ты всегда такой хороший, красивый…

– Так что красную дорожку хотел раскатать Север перед собой, это ясно, – сказал Корнилов-старший. – Я троих потерял. Водолаз и Сержант не в счет – мудаки, фиг с ними… Кащея вот жалко…

– Нечего жалеть! Иудам – иудово! Расход и яма! – скрипнул зубами Босой. – Я по Колотухе с близнецами не плачу!

Корнилов согласно кивнул головой.

– Расчет состоялся правильный. Север крутое мутилово начал. А если бы у него получилось, было бы еще хуже.

Босой опять:

– Куда хуже? Он пушкой перед моим носом вензеля рисовал! Чего тебе еще надо?

– Нарисовал и спокойно ушел, – заметил Антон.

– А как иначе? – мрачно ответил Корнилов. – Ты же сразу расспросил: про кровь, про ущерб… Ничего нет! А у нас нельзя за просто так «законника» валить! Да еще при десяти свидетелях! Если случай подвернется – другое дело. Только вряд ли…

В воздухе вдруг пряно зазудело, разлились аппетитные ароматы – это в кухне раскладывали на белом теплом фарфоре золотистую донскую селедочку, насыпали курганом желтую дымящуюся картошку, заправляли подсолнечным маслом и свежей кинзой, резали овощной салат…

– И где он сейчас? – Антон сглотнул слюну. Жрать, конечно, охота, да и выпить сейчас неплохо, только зачем «синие» его пригласили? Чтобы угостить, накормить и напоить? А заодно свои проблемы обсказать?

– Залег где-то, – сказал Корнилов. – Я пацанов посылал, интересовались – домой не идет, у знакомых не появляется… Стремается… Только он не успокоится, опять начнет воду мутить.

Закивали. Никто не сомневался – начнет.

– У нас тут такая мысля возникла…

Босой окинул взглядом собравшихся, как бы подчеркивая, что высказывает не только свое мнение, но и мнение всей общины.

– …Его бы отстрелить тихо-мирно, Антон. Без пафосу, без злобы. Пока он тут жало на полную не раскатал и дел не натворил… Как думаешь?

Антон, кажется, считал золотые гладиолусы на обоях.

– Дело ваше, – сказал он, сосчитав. – В чем проблема?

– Из своих никто на это не подпишется. Да и заикаться об этом здесь нельзя. Все-таки – Север, не Колотуха… И вообще, ты же знаешь, как с «законником» такой вопрос решать.

– Знаю.

– Надо бы кого-то со стороны. Надежного человечка… Ты как-никак по полгода в столицах мотаешься, Антон. Связи, все такое…

Корнилов пошевелил пальцами в туфлях. Туфли заскрипели.

Антон молчал.

– Дело непростое, – наконец, сказал он. – И скользкое…

– Община скинется, это не вопрос! – В полумраке сверкнули Гуссейновы зубы.

– И вы решили к вашим делам меня подстегнуть?

Босой беспокойно заелозил в кресле.

– Хватит целку строить, Антон! – раздался его наполненный хриплой мокротой голос. – Это я тебе по-свойски, по-отцовски говорю! Это не только наши дела! Это и твое дело тоже! Потому что когда Север развернется, он и на твой кусок рот откроет! Ты его аппетит знаешь! И под понятия все подведет: дескать, ты не блатной, а барыга, а раз так – должен под блатных лечь! Так что лучше подпишись и лишнюю муть не разводи!

Антон повернул к нему лицо, ощерился. У него холеное лицо, хоть в кино снимай. И только когда он вот так щерится, скалится – показываются вдруг наружу кривые длинные зубы. Как акулья пасть. И всем сразу становится ясно, что перед ними не артист, не художник какой-нибудь заслуженный, не миротворец, а обычный бандюган. Не то что палец отхватит – ключ гаечный разгрызет. И пусть зовут его Миротворцем, пусть у него манеры, сигара во рту и смокинг на плечах, но сути его это не меняет.

Поэтому все подумали – сейчас пошлет. Или сам уйдет. Но Антон спрятал зубы и сказал вполне мирно: