Девушка выглянула из своего алькова, чтобы увидеть следующий балкон. Ясна работала, не замечая времени, и ее кубок был заполнен до краев чистыми бриллиантовыми броумами. Они давали лучший свет, но были непригодны для духозаклятия, так что ценились невысоко.

Девушка нырнула обратно. На самом краю стола в алькове нашлось место, где можно сидеть вне поля зрения Ясны, — за стеной, так что там она и села. Вероятно, стоило выбрать альков на другом этаже, но ей хотелось наблюдать за принцессой. Она надеялась, что Ясна проведет здесь за работой много недель. Достаточно времени для того, чтобы Шаллан посвятила себя яростной зубрежке. Ее способность запоминать картины и сцены не работала с текстами, но она могла заучивать списки и факты со скоростью, которую ее учительницы находили замечательной.

Она устроилась поудобнее в кресле, притянула книги поближе и разложила их. Потерла глаза. Было уже очень поздно, но нельзя терять время. Ясна сказала, что Шаллан может снова обратиться с прошением, когда заполнит пробелы в знаниях. Что ж, Шаллан намеревалась проделать все это в рекордно короткий срок. Она сделает это до того, как Ясна соберется уезжать из Харбранта.

Последняя, отчаянная надежда, такая хрупкая, что нечаянный поворот судьбы, скорее всего, уничтожит ее. Глубоко вздохнув, Шал­лан открыла первую из исторических книг.

— Я никогда от тебя не избавлюсь, верно? — мягко поинтере­совался женский голос.

Шаллан подпрыгнула и чуть не сбила книги на пол, поворачи­ваясь к двери. Там стояла Ясна Холин, в темно-синем платье с се­ребряной вышивкой, чей шелковистый блеск отражал свет сфер Шаллан. Рукой в перчатке она прикрывала духозаклинатель.

— Светлость, — пробормотала Шаллан, поспешно вставая и скло­няясь в неловком поклоне, — я не хотела вас отвлекать. Я...

Ясна взмахом руки велела ей замолчать. Она шагнула в сторону, и вошел паршун со стулом. Он поставил его возле стола, и принцесса, скользнув ближе, села.

Девушка пыталась понять, в каком она настроении, но лицо высокородной дамы оставалось непроницаемым.

— Честное слово, я не собиралась вас беспокоить.

— Я заплатила слугам, чтобы мне сообщили, если ты вернешься в Вуаль, — рассеянно проговорила Ясна, беря одну из книг Шаллан и читая название. — Я не хотела, чтобы меня снова прервали.

— Я... — Шаллан опустила взгляд и залилась краской.

— Не трать время на извинения. — Принцесса выглядела усталой, еще более усталой, чем сама Шаллан. Она перебрала книги. — Отлично. Хороший выбор.

— Я не очень-то старалась. Просто у торговца оказалось именно это.

— Ты собиралась быстро изучить их содержание, я предполагаю? — задумчиво проговорила Ясна. — Попытаться впечатлить меня еще раз перед тем, как я покину Харбрант?

Девушка поколебалась, потом кивнула.

— Умный ход. Мне следовало поставить тебе ограничение во времени для повторного прошения. — Она окинула Шаллан взглядом. — Ты очень целеустремленная. Это хорошо. И я знаю, почему ты так отчаянно стремишься попасть ко мне в ученицы.

Шаллан обомлела. Она знала?!

— У твоей семьи много врагов, — продолжила Ясна, — а твой ­отец склонен к отшельничеству. Без долгосрочного и крепкого аль­янса тебе будет очень трудно найти мужа.

Шаллан расслабилась, но попыталась этого не показать.

— Позволь мне осмотреть твою сумку.

— Светлость? — Девушка нахмурилась, сдерживая желание при­жать сумку к себе.

— Ты помнишь, что я сказала по поводу повторений? — Ясна протянула руку.

Шаллан неохотно отдала сумку. Ясна аккуратно вытащила ее содержимое, разложила в ряд кисточки, карандаши, перья, баночку с лаком, чернила и растворитель. В другом ряду оказались пачки бумаги, блокноты и законченные картины. Потом она вытащила кошельки и, конечно же, заметила, что они пусты. Посмотрела на лампу-кубок, подсчитала ее содержимое. Вскинула бровь.

Затем она принялась просматривать картины юной художницы. Сначала отдельные листы — и ненадолго замерла над собственным портретом. Шаллан наблюдала за лицом принцессы. Была ли та польщена? Удивлена? Или недовольна тем, что Шаллан столько времени тратила, рисуя моряков и служанок?

Наконец Ясна перешла к рисовальному блокноту, заполненному набросками растений и животных, которых художница повидала во время путешествия. Ясна рассматривала эти рисунки дольше всего, читала каждую заметку.

— Почему ты сделала все эти наброски? — спросила она, за­кончив.

— Почему, светлость? Ну, потому что мне так хотелось.

Шаллан скривилась. Может, ей стоило сказать что-то глубокомысленное?

Ясна медленно кивнула, потом встала:

— Король особым распоряжением выделил мне в Конклаве покои. Собирайся, и пойдем туда. Ты выглядишь измученной.

— Светлость? — Шаллан почувствовала, как все тело дрожит от возбуждения.

Ясна помедлила в дверном проеме.

— При первой встрече я приняла тебя за лицемерную провинциалку, которая желает лишь воспользоваться моим именем на пути к обогащению.

— Вы изменили свое мнение?

— Нет. Нечто подобное в тебе точно имеется. Но мы все очень разные, и о человеке многое можно понять по вещам, которые он носит с собой. Если этот блокнот на что-то и указывает, то на твою склонность посвящать свободное время учебе ради учебы как таковой. Это обнадеживает. Возможно, это лучший довод, который ты могла бы привести в свою пользу. Раз уж я не могу от тебя избавить­ся, то стоит подыскать тебе применение. Завтра мы начнем рано, и ты будешь делить свое время между образованием и помощью в моих изысканиях.

На этом Ясна удалилась.

Растерянная Шаллан лишь устало моргала. Вытащив лист бумаги, она быстро записала благодарственную молитву, которую решила сжечь позднее. Потом торопливо собрала книги и отправилась на поиски слуги, которого можно послать на «Усладу ветра» за ее багажом.

Это был очень, очень длинный день. Но она победила. Первый шаг сделан.

Впереди было самое трудное.

«Десять человек с полыхающими осколочными клинками стоят у черно-бело-красной стены».

Записано в йесачев, 1173, 12 секунд до смерти. Объект наблюдения: один из ревнителей, подслушано в его последние мгновения.

Каладина приписали к Четвертому мосту не случайно. Из всех мостовых расчетов у этого был самый высокий уровень потерь. И это притом, что бригады мостовиков могли терять от трети до половины людей за один лишь выход на поле боя.