Сегодняшний порыв был силен, но настоящий ураган впереди. Эта сила уже давно зреет в нем — много дней, недель. А может быть, и лет. Остановить ее невозможно. Лучшее, что он может сделать, это задержать ее приход до тех пор, пока Софи не будет готова... готова отдаться на волю урагана.

Джей отказался от мысли принять горячий душ и растянулся на кровати. Состояние, в котором он пребывал, слишком редко посещало его, чтобы пренебречь им. Он чувствовал себя так, словно все еще плыл под водой и глубокая вода разговаривала с ним. Однако голос, который он, как ему показалось, вдруг услышал, лежа на спине и глядя в потолок, отнюдь не был мирным плеском воды, это было что-то совсем другое. Очень тревожное.

Утробный вой прорвался сквозь океан его покоя.

Спина у Джея моментально напряглась, как у гимнаста, приготовившегося к прыжку. Тело прореагировало так, словно появилась физическая угроза, но рассудок оставался холодным и спокойным, как вода на большой глубине. Джей лежал, покрывшись холодной испариной, и видел, как на потолке с графической четкостью проявляется картина.

Разум противился, стараясь удержать его в пределах реальности, убедить охваченную паникой нервную систему, что это всего лишь галлюцинация, но эмоциональный наплыв был слишком силен. Что-то, быть может, просто вентиляционный клапан на потолке, послужило толчком и вызвало в воображении моментальный «обратный кадр». Черная дыра его прошлого разверзлась без предупреждения и засосала его в свою гибельную омерзительную воронку.

Он видел мужчину, заточенного в сырой бетонной норе, встроенной в мерзлую землю, словно вертикально вырытая могила. Единственный свет, который проникал в подземный склеп, сочился сквозь металлическую решетку, находившуюся над головой узника. У него отобрали одежду, отобрали все и оставили в этой яме, где не было ничего, кроме бетонной плиты, служившей ложем, а стражники, приплясывая на решетке наверху, улюлюкали и осыпали его оскорблениями. — Свинья! Грязная паршивая свинья!

Внезапно кто-то рванул решетку, и свет, ворвавшийся в склеп, обжег больнее, чем ведро ледяной воды, которое на него вылили. Тело было истерзано, дух ожесточен. Теперь они грозили лишить его мужского естества — единственного оставшегося достояния. Когда он проснулся — с сознанием, раздваивающимся от того, что не отошел еще от волшебного сна, в котором видел женщину — единственную радость, доступную его потрясенной душе, стражники заметили это сквозь решетку.

— Похотливая скотина! — взвыли они.

Один из них спрыгнул в яму и приблизился, замахиваясь мачете. У узника не было ничего, кроме осколка бетонной «кровати». То была яростная схватка, но каким-то непостижимым образом ему удалось вырубить стражника, потом он и сам потерял сознание. Когда снова очнулся — куча костей и мышц на цементном полу, — стражник уже исчез. Узник оставался пока жив, но рука в запястье была почти оторвана. И вырезан глаз.

— Боже, — прошептал Джей, снова покрываясь потом.

Неимоверным усилием воли он прогнал чудовищное видение и стал медленно осматривать комнату, каждую секунду ожидая, что дверь вот-вот распахнется и в спальню ворвутся стражники. Он реально пережил всю эту сцену. Он был тем узником.

Джей сел и, опустив голову на колени, постарался унять дрожь. Переждав несколько минут, прежде чем сердце перестало бухать в ребра и он начал постепенно возвращаться в мирную реальность. Повсюду видны были свидетельства нормальной жизни. Он пристально вглядывался в каждое из них. Плавки на ручке двери, с них все еще капала вода. На письменном столе, там, где он его бросил, — ежегодный отчет фирмы перед акционерами, который он собирался прочесть за ночь. Ему ничто не угрожает. Никто не собирается взламывать дверь. Уже почти полночь, и все в доме спят. Все это чудовищное насилие существует только в его воображении.

Дыхание начало приходить в норму, и вместе с этим возвращалась способность логично мыслить.

Многое теперь становилось понятным: почему у него была так обострена чувствительность, когда он пришел в сознание в швейцарской клинике, почему он повсюду прятал оружие и почему сегодня в катакомбах его преследовали видения насилия и какие-то посторонние звуки. Монастырские подземелья напомнили ему о том, как он был погребен заживо. А вечером дело завершил ледяной холод, который он почувствовал, идя из бассейна раздетым. Вот на него и навалились болезненные воспоминания.

Он все еще оставался голым, и кожа была покрыта испариной.

Сделав движение, чтобы встать, Джей ощутил резкую, словно удар молнии, боль в отсутствующем глазу и приложил ладонь к повязке, надеясь, что прикосновение прохладной и влажной кожи поможет утишить ее. Он говорил врачам в клинике об этих внезапных приступах чудовищной боли. Они констатировали: сильная приступообразная головная боль с периодическими рецидивами, а Эл заверил его, что это характерный симптом посттравматического синдрома и потребуется около месяца, чтобы с помощью «Невропро» — нового препарата фирмы Бэбкоков, призванного лечить именно посттравматические нервные расстройства, — справиться с этим, и призвал Джея проявить терпение.

Но в последнее время Джей начинал задаваться вопросом, действительно ли он принимает «Невропро», а если да, то получает ли он препарат по той схеме, которая была опробована во время официальных клинических испытаний. То ли Эл стал небрежен, то ли забыл, что Джей изучал фармакологию и знает, как применять антидепрессанты типа того чудо-препарата, которое они сейчас тестировали.

Пульсирующая боль заставила Джея снова низко склонить голову.

— Проклятие! — невольно воскликнул он, перекатываясь на живот и упираясь лбом в край кровати. Не было другого способа остановить эту болезненную пульсацию, кроме как дать ей самой пройти, поэтому он предоставил боли отбушевать свой срок. И все же это лучше, чем другая боль — неизбывное, невыносимое томление в чреслах.

Он научился контролировать все импульсы организма, вплоть до нервного подергивания века, но контролировать собственное подсознание не мог. Софи была той женщиной, которую он видел во сне там, в темнице. Она была его ночным наваждением, неподвластным их жестокости.

Пережитое только что видение разбудило не только память о том, как он был живым мертвецом. Оно заставило его плотское желание кузнечным молотом биться в чреслах. Даже сейчас, несмотря на сильнейшую головную боль, его обуревало желание перевернуться на спину и снять напряжение. Он хотел было уже поддаться труднопреодолимому искушению, но не стал рисковать: в его теперешнем состоянии поддаться одному желанию означало поддаться им всем.

Наконец головная боль начала отступать, и Джей смог двигаться, не испытывая ощущения, будто череп вот-вот расколется надвое. Теперь действительно нужно было принять душ, но сначала необходимо сделать кое-что еще. Заставив себя подняться, Джей просунул руку под матрас. Нож, который он оттуда извлек, сверкал, как фамильная драгоценность из чистого серебра, каковой он, в сущности, и являлся. Годами, проведенными в одиночестве, можно было объяснить, почему он взял с подноса, на котором Милдред принесла ему сегодня завтрак, этот смертоносный предмет и спрятал его. Но оставалось слишком много вещей, которые он ничем не мог объяснить.