если он еще этого не знал, что граф де Дюнуа отплыл вниз по Луаре со своим самым ценным имуществом, чтобы взять на себя духовное руководство бретонским восстанием. Эта "ужасная новость" быстро распространилась по всему королевству. У всех были болезненные и яркие воспоминания о том печальном времени, когда борьба между арманьяками и бургиньоами позволила англичанам вторгнуться во Францию. Агент Медичи в Лионе "Франнекен" Нори писал:

Дай Бог, чтобы он [король] смог быстро исправить ситуацию. Ибо если это затянется, королевство снова станет лесом с разбойниками, каким оно когда-то было.

Французский король поспешил превратить свой дом в военный штаб. Он поинтересовался точными масштабами восстания, собрал армию и предпринял необходимые шаги, чтобы привлечь все королевство на свою сторону. В марте семь королевских посланников призвали "добрые города проявлять строжайшую бдительность и отклонять любые предложения мятежных сеньоров, которые подговорили наивного младшего брата короля", со своей стороны Людовик XI обязался немедленно положить конец "этому нечестивому предприятию…". 8 марта король назначил Шарля де Мелёна генерал-лейтенантом Парижа, а через четыре дня тот вместе с Жаном Балю, энергичным молодым прелатом, зачитал приказ государя жителям Парижа охранять ворота и стены, остерегаться любого предательства и быть готовыми к бою. Кроме того, Людовик обращался с различными призывами к некоторым из своих принцев. Всемогущему герцогу Бургундскому он писал:

Молю вас, дядя, чтобы Вы не позволили шурину графа де Шароле [герцогу Бурбонскому] или другим людям предпринять против меня что-либо еще, и чтобы Вы были таким, каким были всегда… и чтобы я на Вас уповал.

Собственным почерком он написал послание герцогу Бурбонскому, в котором просил его "без этих писем сесть на коня и приехать ко мне…".

13 марта Людовик внезапно отправился в Туар, крепость, в которой он хранил свою казну, и таким образом оказался рядом с Анжу. В своем письме Рене Анжуйский писал королю, что надеется заключить соглашение между герцогом Беррийским, герцогом Бретонским и королем. Однако его слова были неопределенными, и он ничего не сказал о своей собственной верности королю. Тем временем восстание принцев вскоре стало достоянием общественности. Герцог Бурбонский вскоре издал прокламацию, в которой объявил, что, движимый непрекращающимися жалобами дворян, церковников и бедняков, он и его соратники объединились во имя общественного блага, чтобы исправить несправедливость и отменить налоги, которые в то время тяготили королевство. Среди тех, кто присоединился к нему в этой борьбе в интересах всех жителей королевства, герцог Бурбонский назвал главу Анжуйского дома, то есть короля Рене, герцогов Бретонского, Беррийского, Немурского и Калабрийского, графов де Шароле, д'Арманьяк, де Сен-Поль и де Дюнуа, а также многих других баронов. Сторонники герцога Бурбонского уже собирали определенные налоги и арестовывали всех крупных и мелких королевских чиновников, до которых они могли добраться. Кроме того, вскоре они заполучили еще одного сильного сторонника своего дела: в ночь с 9 на 10 марта Антуан де Шабанн, граф де Даммартен, бывший капитан живодеров и личный враг Дофина, который в 1463 году был осужден и заключен в тюрьму, за преступление лжесвидетельства, Парижским Парламентом, сбежал из Бастилии, и укрылся в Мулене, в столице герцога Бурбонского.

16 марта в ответ на пропаганду мятежников из Бретани и Бурбонне король издал свою первую прокламацию из Туара. Пока принцы не взялись за оружие против него в личных и корыстных целях, в королевстве царило "великое спокойствие; повсюду свободно развивалась торговля, и каждый жил в мире в своем доме…", — напоминал он своим подданным. Если бы повстанцы упорствовали в своих намерениях, печальные дни гражданской войны вернулись бы, и "наши старые враги англичане […] смогли бы вторгнуться в королевство…". Тем, кто участвовал в мятеже, но теперь был готов поклясться ему в верности, он предложил полное помилование за все совершенные преступления. На границах Бретани, помимо прочих войск, уже были размещены роты жандармов (тяжеловооруженных конных дворян).

Неужели мятеж принцев застал короля врасплох?

Ни мемуары Филиппа де Коммина, ни дипломатические депеши, ни хроники, ни письма короля не дают нам никакой информации на этот счет. Однако, судя по тому, как он вел себя в течение нескольких недель, предшествовавших конфликту, можно с уверенностью сказать, что он не знал о грядущих неприятностях. Хотя Людовик прекрасно знал, по крайней мере, в течение года, что принцы королевства сговорились против него, вполне вероятно, что, как и Альберико Малетта, он считал их неспособными открыто объявить ему войну, и кроме того, не исключено, что его ввели в заблуждение заверения в верности, которые бароны сделали на встрече в Туре в декабре 1464 года, а также смиренные просьбы о примирении, с которыми герцог Франциск II обратился к нему в январе и феврале следующего года. Заявив, что считает свои разногласия с герцогом Бретонским улаженными, и что он планирует отправиться в Бордо и Перпиньян, чтобы помочь графу де Фуа в Наварре, он дал понять принцам, что вполне доверяет им. С другой стороны, оставив брата в Пуатье, и отправившись в паломничество — о чем он, несомненно, объявил за несколько дней до этого, иначе заговорщики не смогли бы так быстро организовать побег герцога Беррийского, — он прямо снабдил своих врагов оружием.

Однако его жизнь, как до, так и после мятежа, его характер и то, как он всегда вел свои дела, противоречат предположению, что Людовика могли застать врасплох.

Оливье де ла Марш сообщает, что на Рождество около 500 рыцарей, дам и кавалеров, все из которых, в знак отличия, носили на поясе ленту из белого шелка, собрались в Нотр-Дам в Париже, чтобы обсудить планы мятежа, который замышляли бароны. Более того, в течение нескольких месяцев эти же бароны обменивались сообщениями о своих планах. Трудно поверить, что такая подозрительная группа, как та, о которой упоминает де ла Марш, могла быть незамечена бдительными королевскими чиновниками в Париже. Точно так же маловероятно, что постоянные приезды и отъезды курьеров принцев не привели к перехвату агентами короля некоторых компрометирующих сообщений. Более того, известно, что такое послание было перехвачено всего за несколько дней до бегства герцога Беррийского, когда Жосселен дю Буа арестовал гонца, который вез письмо Франциску II с предупреждением о том, что граф де Шароле дезавуировал мирное посольство, отправленное его отцом к Людовику XI, и, несомненно, содержащее другие намеки на мятеж, который вот-вот должен был разразиться. На самом деле, секретность подготовки мятежа сохранялась так плохо, что в бургундском городе Макон, как только стало известно о бегстве герцога Беррийского, решили, что он был назначен регентом. Сам Людовик сразу же понял значение исчезновения своего брата и направил особенно срочное