– Дрейк…

– Да, любовь моя?

– Ты и правда дал Риду недоработанную сыворотку?

– Плохо ты обо мне думаешь, – улыбка ласковая, теплая. – Во-первых, не дал пока, во-вторых, она, конечно, доработанная.

– Но пятнадцать процентов…

Он знал, что я лезу во все дыры, и обожал меня за пытливый, любопытный ум. Никогда не ругал за сочувствие или слишком доброе сердце.

– Ты мне доверяешь?

Взгляд глаза в глаза.

– Я… доверяю. – И пауза не от сомнений, а от глубины чувств всякий раз, когда он так глубоко смотрел.

– И?

– И думаю, что ты хитрый манипулятор. И о чем-то недосказал.

– В смысле «я бесконечно умный мужчина, которым ты восхищаешься?» Так звучит лучше, как мне кажется.

– Ты всегда любил эстетику. Даже в словах.

– Не без того. А что касается процентов… – Дрейк притворно вздохнул оттого, что его сбили с волны построения временного кармана. – Видишь ли, сыворотка работает немного не так, как ты себе это представляешь. Она не объединяет энергию самостоятельно, хотя катализирует этот процесс, она проверяет силу желания сторон это сделать.

– Что это значит?

– Это значит, что, если в партнерах нет истинного желания объединиться, смешаться, то процент смертности будет равен ста, потому что человек, не желающий стать парой Комиссионеру, не выдержит энергию последнего.

– А если хочет?

– Если хочет по-настоящему, то шансов погибнуть нет. Но чтобы это проверить, они должны решиться рискнуть друг ради друга.

– Ах ты… интриган!

– Обзываешься.

Прозвучало елейно, очень ласково, мол, я все помню. «И неважно, что опера. Когда вернемся домой…»

– Значит, ты просто напугал Рида?

– Я его не пугал. Я дал возможность сделать выбор. И это очень важный шаг, возможно, самый важный в этом процессе. Инга должна сделать выбор тоже, иначе все это не имеет смысла.

– А про боль…

– А про боль я не обманывал, хотя…

Про «хотя» он недосказал, потому что прислушался вдруг, как гепард, улавливающий звуки на другом конце саванны, чуть нахмурился.

– Идут.

– Кто?

– Как ты думаешь? – улыбнулся. И взмахом руки создал в кабинете дополнительную перегородку в виде стены. – Подождешь здесь?

– Конечно.

Никогда не смогу привыкнуть к тому, с какой легкостью вокруг Дрейка перестраивается реальность. И до конца своих дней буду вспоминать собственную, прошедшую через край стола, ладонь.

Перегородка оказалась прозрачной с обратной стороны, то есть обзор для меня остался стопроцентным. Умно.

И уже через несколько секунд в дверь постучали.

Я раньше не видела Инги. Она была симпатичной. Какой-то огненной, чуть испуганной, чуть дикой, очень своевольной и в то же время женственной. В сером платье с цветами, на каблуках, с клатчем в побелевших от волнения пальцах. А рядом Рид – другой, не такой, каким я видела его утром.

«Значит, он свой выбор сделал. Она тоже».

Они удивительно гармонировали друг с другом, и я даже не смогла понять, чем именно. Может быть, упрямством, готовностью противостоять целому миру?

Дрейк, однако, не удивившийся их приходу, не дал подчиненному даже рта раскрыть. Сообщил ровно и сухо:

– Причину вашего визита я знаю.

«Балдежно, когда он такой». Хотя он, наверное, нравился мне любым. И хорошая «ширма», чтобы все-таки опоздать в театр…

Тяжелый взгляд-сканер на стоящую у дверей пару ощутила даже я. Оценка, анализ, принятое решение.

– Вы сделали выбор. Начало адаптационного процесса завтра утром. Вам мисс, – взгляд на Ингу, – лучше хорошенько выспаться. И это не просьба. Жду в девять утра здесь же.

«Свободны».

Они уловили посыл. Герхер-Вард с напряженной челюстью (он был готов бороться – не пришлось) галантно открыл перед своей спутницей дверь. А спутница едва ли поняла, с кем только что пообщалась.

Дверь кабинета мягко закрылась, визитеры ушли.

А вошедший за «ширму» Дрейк понял все по моим глазам сразу и потянул вниз застежку молнии на серебристой куртке.

– Мне нельзя наблюдать тебя таким… властным.

«Возгорание мгновенное».

– Я сделаю это так, – голос тихий, очень чувственный, – чтобы не помять платье…

*****

(Dennis Lloyd – Bottom Line)

Инга.

Завтра утром. Чудесно.

Но чудесно было уже сегодня, потому что я сидела в машине рядом с тем, с кем очень хотела. И было все равно, куда ехать, не важны названия дорог, потому что в главный пункт назначения мы уже добрались.

Почти стемнело. Милые сердцу улицы Нордейла – бульвары, проспекты, площади… А мне не хотелось расставаться с тем, кто вел автомобиль. Да, я понимала, что мы скоро встретимся, но если момент счастливый, его хочется продлить сейчас, а не когда-нибудь «скоро».

Наверное, он почувствовал или же мы мыслили на одной волне, но в какой-то момент широкий проспект Кирби испарился, уступил место иной, чуть уже, все также тонущей в вечерней синеве улице. Мир вздрогнул, и вокруг совсем не те строения, но хвойный лес со стоящими посреди сосен особняками. Темными, серыми, редко светлыми – все как один в современном стиле.

Я знала, что эта машина легко меняет полосы – не шоссе, но граней невидимого кристалла, – и она только что сделала это еще раз.

Мой короткий вопросительный взгляд на молчаливого водителя – я была готова за ним, куда угодно, он знал, однако любопытство никто не отменял.

– Хочу показать тебе дом, – последовал короткий ответ.

И на меня пролилось понимание. «Свой дом. Может быть, наш…»

– Что случилось… с проспектом?

– Мы сменили частоту.

«Частоту реальности?»

Вокруг волшебство, то, чего со мной не случалось раньше никогда. Это мурашило. Разве не изумительно ехать по центру города и вдруг оказаться в спальном районе, невидимом человеческому глазу?

– Это дома… Комиссионеров?

– Да.

Вот как они живут. «Между нами». Параллельно с нами. Их дома не мешают нашим, а наши здания не задевают их лес. Щелчок пальцами, моргание век, и ты уже в ином мире, очень близком, соседнем.

Я нервно пошутила:

– Захочу прийти к тебе в гости… и не смогу.

– Сможешь, – спокойный ответ. «У тебя будут ключи». – Я тебя научу.

И тетя Нина всерьез удивлялась, почему я не хочу остаться в Колзуновке?