— Почему ваша семья скрывает личность Розовой Гвоздики?

Левая бровь тут же приняла обычные очертания, а ее обладатель принялся разглядывать шоколадную гущу на дне кружки.

— Она никого особенно не интересовала.

— Вранье!

— Фи, мисс Келли, что за слова?!

— Простите, сэр! И все же, почему никто до сих пор ничего не узнал?

Селвик устало откинулся на спинку стула и криво усмехнулся:

— Боже, до чего же вы упорны…

— Лесть вам не поможет.

— При чем тут лесть?

— Так что с Розовой Гвоздикой?

— Ну, — заговорщицки зашептал он, — если вам так любопытно…

— Да, конечно.

— Может, у Розовой Гвоздики была мерзкая венерическая болезнь? — ухмыльнулся Селвик.

— Нет! — Я с отвращением шлепнула по столу и тут же застонала, поднеся ушибленную ладонь ко рту. — Ой!

— Так вам и надо! Зачем калечить ни в чем не повинную мебель?

Селвик понес кружку в раковину.

— Это вы меня довели! — огрызнулась я. — Ой!

— Дайте мне. Да не это, — обреченно вздохнул Колин, увидев, что я протягиваю полупустую кружку.

Аккуратно поставив ее на стол, молодой человек взял мою ушибленную руку. Вот он совсем близко и внимательно рассматривает ладонь.

— Где болит? — спросил Колин.

Рядом с его рукой моя казалась такой хрупкой и бледной. Я собиралась сказать что-нибудь эдакое о хиромантах и гадалках, когда Селвик перевернул мою ладонь и стал разминать ушибленные пальцы. По спине побежали мурашки, и вовсе не от сильного сквозняка.

— Со мной все в порядке. Честно! — хрипло сказала я.

— Вот и чудесно! — Селвик тут же поднялся и поставил мою кружку в раковину. — Мы ведь не хотим, чтобы вы подали в суд за нанесение телесных повреждений.

От удивления я широко раскрыла рот.

— Я бы не стала…

Колин уже стоял у двери.

— Конечно, не стали бы, — равнодушно проговорил он. — В любом случае все, что вы здесь прочтете и услышите, должно остаться между нами.

Я резко повернулась, чтобы посмотреть самонадеянному красавцу в лицо.

— В каком смысле? — спросила я, еще не успев прийти в себя от его заявления по поводу суда.

— Речь о Розовой Гвоздике. Все, что вы прочтете и узнаете, не должно покинуть пределы этого дома. Сегодня вечером я говорил с тетей Арабеллой, и мы решили, что вы можете просмотреть все, что она вам покажет, но только при этом условии.

— А как же моя диссертация? — вскочила я со стула.

— Украсьте ее новыми фактами из жизни Очного Цвета и Пурпурной Горечавки в сопровождении собственных комментариев, — посоветовал Селвик. — О них пишите что угодно, а о Розовой Гвоздике ни слова.

— Что за ерунда!

Небрежно скользнув взглядом по тетиной ночной рубашке, Колин усмехнулся. Да как он смеет так на меня смотреть!

— Я хотя бы не корчу из себя Джен Эйр. Спокойной ночи, Элоиза!

— До мистера Рочестера вам далеко!

Где-то неподалеку хлопнула дверь, сообщая, что моя острота в цель не попала.

Черт бы его побрал!

Вне себя от возмущения, я тяжело опустилась на стул. Гадкий, противный… Кажется, я прочла слишком много старых писем, раз первым на ум пришло слово «негодяй». «Проходимец и мерзавец» тоже отлично подойдут, равно как и современные синонимы. Этот хорек усыпил мою бдительность извинениями и горячим шоколадом, а сам только и думал, что об обете молчания, которым он меня свяжет.

Неужели мистер Селвик рассчитывал, что я растаю от порции шоколада и пары вежливых фраз?

Нет, золотой красавец явно просчитался, если понадеялся, что я так быстро сдамся. Значит, я понравилась тете Арабелле? Завтра же поинтересуюсь, что она думает об этом заявлении: «Все, что вы прочтете и узнаете, не должно покинуть пределы этого дома».

А сейчас читать, читать, читать! Осталось всего несколько часов до утра, когда мне вежливо укажут на дверь.

Быстро вернувшись в спальню, я упала на кровать и взяла со столика дневник Амели Балькур. Пусть линзы приклеиваются куда хотят, мне все равно. Никто не помешает мне докопаться до истины… и к черту Колина Селвика!

— Жорж, Жорж, Жорж, — чуть слышно повторяла Амели и хмурилась.

А на английский манер получается Джордж. Как ни крути, не самое подходящее имя для Пурпурной Горечавки. Жорж звучит как-то скользко и слишком по-французски, а при имени Джордж в памяти сразу же возникает тучный король Георг, расхаживающий по Кью-Гарденз. Да, не самая лестная ассоциация.

Но разве после прошлой ночи остались какие-то сомнения в том, кто такой Пурпурная Горечавка? Доказательств-то более чем достаточно. Даже если забыть о разговоре Марстона с Эдуардом, она ведь видела, как Жорж, одетый в такой же черный плащ, что и знаменитый шпион, от встречи с которым у нее до сих пор сосет под ложечкой, садится в черную карету без герба. Два человека в черных плащах, рыскающие вокруг Отеля де Балькур, — это уже слишком.

Экипаж Эдуарда выехал со двора, и Амели раздраженно заерзала на серых бархатных подушках. Неужели это то же самое место, где она вчера следила за Пурпурной Горечавкой? В ярком свете полуденного солнца, игравшем на чугунном кружеве ворот, в это верилось с трудом. Если бы, проснувшись, девушка не обнаружила перепачканные туфельки, засунутые в каминную решетку (вчера Амели хотела их сжечь, но не успела), она бы решила, что ей все пригрезилось.

Да, не скоро она забудет, как вчера попала обратно в дом. Решение влезть в окно кабинета было явно не самым удачным. Пятнадцать минут борьбы с каменной стеной, и поднявшаяся на подоконник Амели увидела, что Эдуард закрыл окно. От такой неудачи у девушки послабее опустились бы руки. Мисс Балькур уже решила постучаться в дверь, сочинив слезливую историю о том, почему она в полночь оказалась на улице в рваном платье и грязных туфлях. Но тут, на счастье, попалось открытое окно в гостиную, в которое и влезла Амели.

Вернувшись в комнату, она быстро переоделась в чистую ночную рубашку, тщательно расчесала волосы, залезла под одеяло и… не смогла заснуть. Ни на спине, ни на боку, ни свернувшись калачиком.

— Боже, я целовала Пурпурную Горечавку! — глядя в темноту, шептала Амели.

Да, поцелуй был что надо!

Что за человек знаменитый шпион? Почему он ее поцеловал? Захочет ли увидеть снова?

В два часа ночи Амели лежала ногами на подушке, проигрывая в уме разговор с Пурпурной Горечавкой, уже в слегка измененной версии.

В три часа она превратила постель в воронье гнездо, решив, что шпион поцеловал ее только для того, чтобы она перестала ему докучать.