— У тебя такой вид, будто ты готова была покувыркаться перед выселением. А я тебя отвергнул. — Его рука ползет по моему колену и нагло ныряет между ног.

— Мне кажется, мы с тобой не разговариваем, — проглотив наживку, оплеванная, но гордая, все же отвечаю ему, однако руки не тороплюсь отталкивать. — Не такой уж ты и лакомый кусочек, чтобы мечтать о кувыркании с тобой.

Его руки чуть сильнее сжимают мою ногу, мои губы дергаются в тщательно скрываемой улыбке. Еле сдерживаемая ярость, натянутая джинсовая ткань, и он хватает меня за подбородок, поворачивает так, что мы упираемся носами.

— Не провоцируй меня, Андреа. Я ненавижу это в тебе. Вытягивая негативную энергию из меня, ты не становишься сильней. — Большим пальцем он касается моих губ. — И мы с тобой разговариваем, но у нас лучше всего получается контактировать физически. — Мужчина отодвигается, поворачивает часы циферблатом вверх. — Ненавижу человеческую зависимость от времени.

Скидываю его руку с ноги, усаживаюсь полу боком уже лицом к нему, скрестив руки на груди. Он косится в мою сторону, слишком занятый часами на своих соблазнительных запястьях. Зависимость от его тела, всего тела! Надо записаться в клуб анонимных сексуально озабоченных бывших подружек Меллона. Какова вероятность, что меня излечат?

— Мог бы и извиниться. — Вот теперь я жалею о сказанном, он поворачивается с таким удивленным лицом, затем эта издевательская ухмылка, переходящая в истерический смех с закинутой головой. — Тебе смешно? — Толкаю его в плечо. — Повел себя как урод. Где ты набрался этого? В какой из своих жизней? — Он все еще ржет, чем выводит еще сильней.

— Скажи, что ты не кончила, и я извинюсь. — Одна красивая бровь выгибается, губы подрагивают.

Мой рот превращаются в идеальную «о» от возмущения. Он оперирует какими-то немыслимыми оправданиями.

— Мы сейчас обсуждаем не это! Ты обязан извиниться. Иначе… — Вот теперь попробуй придумай, что-то более-менее вменяемое.

— Ну-ну, давай, пока твой обожаемый мексиканец не пришел, придумай, чем меня взбесить. — Я уже практически придумала, чем его зацепить, но его палец, двигающийся, как чертов маятник перед моими глазами, вынуждает остановиться. — Приплетешь его к своему «наказанию» в отношении меня, сразу вспомнишь о моей самой поганой черте характера. — Тень пробегает по его лицу и дополняется дьявольской ухмылкой, он берет телефон и что-то печатает в нем, затем убирает, заблокировав экран.

— Это угроза жизни? — догадываюсь я.

— Ты же помнишь о том, что я не особо ценю людей. Для меня их жизнь или смерть ничего не значат. — Он поворачивает голову в сторону стекла, коленка подскакивает, я тут же вижу тень позади задних огней машины. — Будем рассматривать сказанное «иначе», я теоретически поддамся на твою очередную провокацию, или мне сейчас сдать назад и закончить его муки?

— Оставь его в покое, Эрнесто и так досталось. — Тянусь через него, чтобы разблокировать дверь, стоит ручке с той стороны дёрнуться. Мужские руки оборачиваются вокруг моей талии, своим дыханием в районе нежной кожи на шее он заводит меня.

— Эрнесто, как и все люди — потребленец. Раньше его интересовала в тебе сексуальность, потребность сношаться, — шепот и легкие касания мочки уха, сжимаю между собой колени, сука, что он делает со мной. — А теперь ты его путь к свободе… Но он окунулся уже своей мордой в молоко, врагов трудно сбить со следа. Я бы даже сказал — невозможно. — Горячие губы напротив моих, он в миллиметре от меня, но намеренно не позволяет себя поцеловать. — Извиняются, когда действительно виноваты. В моем случае это еще один способ доказать тебе, что ты принадлежишь мне. — Он отодвигается, убирает руки от меня, но я все еще нависаю над ним. — У тебя всегда есть выбор стать потребленкой, как они. Или использовать все возможности, как я. Бессердечность всегда лучше трусости и меркантильности.

В окно со стороны водительского сидения стучат кулаком, Эрнесто подставляет обе ладони к стеклу и заглядывает в салон.

— Ты мерзавец, бессердечный и эгоистичный. Видимо именно поэтому мы с тобой расходились, ты не можешь быть моей второй половинкой. Скорее, демон, наставляющий быть по его подобию. — Нажимаю на разблокировку и усаживаюсь на свое место.

— Я бы на твоем месте не произносил этого слова. — Он снова нажимает на блокировку. — Не замерзнет, на улице плюсовая. Мы еще не выяснили отношения.

— Это лес! Опасно стоять снаружи! — возмущаюсь я. — Откуда тебе знать, что именно я думала? Никаких выяснений отношений, у тебя была целая ночь для этого.

— Я ночью сплю, отдыхаю, набираюсь сил. А говорить о том, что может лучше тебя убить, и не было бы проблем, не подло? Стоять, напротив того, кто это говорит и наверняка вооружен, не опасно? Кто передал записку? — орет он мне в лицо. — Мне известно, что ты каждый раз хочешь сказать о том, что жалеешь о нас. Жалеешь, что связалась со мной. Но не хрена тебе это не даст. Твое понимание исковеркано, твои доводы бестолковые и сердобольность засунь куда подальше. Я подожду, как ты будешь требовать от малахольного Эрнесто извинений.

— Он не мог передать записку, ее принесли из зала… — Грант отталкивает мою руку, тянущуюся к кнопке.

— Закрой рот, Андреа. Я клянусь тебе, если ты не прекратишь сходить с ума по нему, выйду сейчас из машины и задушу его собственными руками. Тогда у нас не будет причины ссориться. Ты к этому меня толкаешь? — Кулаком бьет по музыкальной панели так, что я вздрагиваю, слышу только наше глубокое дыхание. Его яростное и мое сбивчивое, напряженное. Сексуальное возбуждение прокатывается волной по всему телу, от макушки до ноготков. Он превратил меня в извращенную девицу со стокгольмским синдромом!

Не знаю, кто из нас первым накинулся друг на друга, несмотря на стук с той стороны, надуманные переживания, я стала такой, как он. Мне откровенно плевать на окружающих. Будь то Саванна или Эрнесто, требующий денег, все для того, чтобы лишний раз позлить Гранта. Выбить из него искру ревности и почувствовать этот разряд. Все как в диком развратном сне, засунув язык ему в рот, мы задыхались от желания. Твердый, выдающийся бугор под моими ягодицами лишний раз подтвердил мои догадки. А зритель с той стороны только подстегивал перейти к «голодным играм» на глазах у свидетеля. Поцелуй превратился в нечто невообразимое, прикусив в очередной раз его нижнюю губу, я хватаю край его футболки и дергаю вверх.

— Андреа, не хочешь сейчас передо мной извиниться? — хриплым шепотом спрашивает Грант. — Ты пытаешься заняться со мной сексом на глазах у задохлика. Я чувствую себя осрамленным. — Он прикусывает мою шею, затем проводит самым развратным образом по ней языком. — Оставим это как предвкушение, хорошо? Вернемся и сразу продолжим с этого места. Хочу уже убраться с этой земли, и запомни главное перед тем, как отреагировать.

— Главное? — еще не совсем придя в себя, задаю вопрос, двери щелкают, избавляясь от блокировки.

— Самое важное, что я очень люблю тебя, Андреа. И мне надо извиниться перед тобой. Прости. — Мы оба оглядываемся на звук удара об машину, затем еще один, я в шоке спрыгиваю с его колен и хватаюсь за ремень безопасности, вглядываюсь в кромешную тьму. Дверь распахивается и появляется тело Эрнесто в бессознательном состоянии, падающее на сидение. А следом женская фигура, подталкивающая еле передвигающиеся ноги мексиканца и устраивая его удобнее.