— Я что-то не пойму, к чему вы клоните. — Лэнг уже немного устал стоять возле телефона-автомата в одной позе.

— Да, похоже, я немного отвлекся. Celeritas[35]…

— Да, Фрэнсис, не отклоняйтесь, пожалуйста. Видите ли, я стою на людной улице…

— Но почему?.. О, понимаю. В общем, все эти готические соборы так или иначе связаны с тамплиерами: знание, строительные приемы и еще много чего. То есть — и это важнее всего — никто тогда не имел представления о том, как строить здания, как бы отрицающие самим своим существованием силу притяжения. Такие знания должны были откуда-то прийти. Особенно существенным этот фактор становится в свете того, что в Шартрском соборе находится последнее по времени из известных на сегодняшний день упоминаний о Ковчеге.

Лэнг сразу забыл о неудобстве.

— И это?..

— На северной колонне есть небольшой каменный барельеф с изображением переносимого Ковчега. А внизу — латинская надпись «Hie amittitur arena fedris».

Лэнг, сам того не заметив, потер ладонью подбородок.

— Что-то не соображу, как это перевести. Посылает или отпускает… Вероятно, не просто латынь, а изуродованная на средневековый манер.

— Совершенно верно, а вдобавок еще накопившаяся за много веков грязь, естественное выветривание… да еще и французские революционеры, по-видимому, руку приложили, скололи часть надписи. Лично я перевожу это так: «Вот Ковчег, который отправляют…». Или отдают.

— Куда отправляют?

— А вот это, мой друг, и есть главный вопрос. Может быть, в Шотландию, куда, по одной из версий, могла сбежать часть тамплиеров. Или в Лангедок, где некоторое время существовала их цитадель.

Лэнг покрутил головой, как будто у него затекла шея. На самом же деле он смотрел, нет ли поблизости кого-нибудь, кто проявлял бы к нему повышенный интерес. Он-то хорошо знал Лангедок и то, каким образом те места были связаны со средневековым орденом рыцарей-монахов тамплиеров. Слишком хорошо.

— Ладно, оставим пока Ковчег. Вам не доводилось слышать что-нибудь о порошке, имеющем к нему какое-то отношение? Очень необычный белый порошок, который, расплавляясь, превращается в странное, чуть ли не светящееся стекло?

В трубке несколько секунд молчали.

— Любопытно, что вы спросили об этом сразу же после разговора о готических соборах. Если вам попадется кусочек одного из первоначальных витражей, уцелевший до наших дней — в основном они погибли во время бесчисленных войн или просто повыпадали и потерялись, — вы увидите то, что называлось «готическим стеклом»: особое переливающееся стекло, в котором каждый цвет, кажется, пылает. Его делали на протяжении века-полутора после начала постройки соборов, и больше оно никогда не встречалось. Технология, судя по всему, тоже была утрачена. И тут возникает вопрос: а не то ли это стекло, которое упоминается в Откровении Иоанна Богослова?

— Стекло упоминается в Откровении?

— Сейчас… Да! Вот: «Улица города — чистое золото, как прозрачное стекло». Откровение, двадцать один — двадцать один. Язык откровений порой очень трудно понять.

Золото, как прозрачное стекло. Автор заключительной библейской книги понял то, что не удалось понять доктору Уэрбелу из Технологического института. И Лэнгу тоже. Эти столь разные вещи, стекло и золото, в старину были взаимосвязаны. Но каким образом?

Голос Фрэнсиса вернул его мысли к разговору.

— А Ковчег упоминается в Откровении?

— Насколько я знаю, нет. Я же говорил, что после эпохи вавилонского завоевания о нем в Писании нет ни слова. А почему вы вдруг всем этим заинтересовались? У меня, честно сказать, даже на минуту не возникает мысли, что такой закоренелый язычник, как вы, решили изучить Библию, чтобы прийти к истине.

— Я вам расскажу, когда вернусь домой, — пообещал Лэнг и повесил трубку.

Нетрудно было представить, как должен был расстроиться его друг — растравили любопытство, но так и не сказали, в чем дело. Но разве христиан не учат прощать?

Отель «Стаффорд»

Сент-Джеймс

Лондон

Через час

«Маячка» на двери не было.

Может быть, в номере побывала уборщица, но не исключено, что и незваный гость. Так что Лэнг отступил от двери и, сунув руку за спину, потрогал рукоять «ЗИГ-Зауэра», словно желал убедиться, что пистолет не решил расстаться с ним, не попрощавшись.

Это была одна из тех ситуаций, для которых просто не существовало безопасного решения. Если бы в комнате кто-то находился, то звук поворачивающегося в замке ключа предупредил бы устроивших засаду о появлении жертвы. В кинобоевике герой вышиб бы дверь ногой, но в жизни пришлось бы долго и утомительно объясняться с руководством гостиницы, тем более если бы в номере никого не оказалось. Кроме того, реальные двери, как правило, были гораздо прочнее, чем киношные фанерные декорации.

Лэнг вынул из кармана сотовый телефон и, прочитав на бирке ключа телефонный номер, позвонил и заказал себе ранний ленч. Как он и рассчитывал, персонал высококлассной британской гостиницы не стал интересоваться, почему постоялец звонит по внешней линии, а не по внутреннему телефону отеля. После этого Рейлли отошел в конец короткого коридора и стал ждать, наблюдая за дверью в свой номер.

Минут через пятнадцать из противоположного конца коридора появился одетый в ливрею официант. Он ловко нес поднос на одной руке.

Лэнг дал возможность официанту постучать и громко сообщить, что он принес заказ. Когда тот постучал снова, Лэнг подошел к нему и вложил ключ в замок. Второй рукой он взялся за спрятанное под пиджаком оружие. Шанс на то, что находившиеся в комнате (если там кто-то был) не поймут, что Лэнг вернулся, теперь имелся.

Легонько отодвинув молодого официанта с потенциальной линии огня, Лэнг осторожно открыл дверь.

Комната была пуста.

И горничная там еще не побывала.

Лэнг взял накрытый крахмальной салфеткой поднос, поблагодарил парня и вручил ему пятифунтовую купюру.

Ленч был типично британским: все красиво порезано, изящно сервировано, но без малейшего намека на вкус или аромат. Кто, кроме англичан, мог бы догадаться намазать маслом хлеб, на который положили ломтик ветчины? Но хлеб был изумительно свежим. Лэнг жевал и пытался вспомнить, как лежали его вещи. На прежнем ли месте находился его бритвенный прибор? Так ли лежат рубашки в комоде?

Он замер, уставившись на обитое материей кресло. Узор на сиденье не соответствовал спинке. Лэнг подошел к креслу, снял подушку и повернул ее на девяносто градусов. Теперь рисунок совпал. Он не сомневался в том, что подушку переложили специально для того, чтобы он это заметил.