пару минут по собравшимся в соборе вельможам стала расходиться информация, что император облачился в византийское одеяние. Свидетельством тому были и наплечные византийские бармы, которые тот же Гавриил надел на императора.

Коронация прошла без каких-либо особенностей, а после был обед. И здесь случилось то, что ещё долго будет обсуждаться и при дворе, и всеми дворянами, причём не только в России. Императорская фамилия сидела за столом под балдахином, и им подавались блюда. Если бы было всё именно так, как звучит, то ничего особенного. Однако, блюда подносили полковники в сопровождении кавалергардов. Когда полковник ставил блюдо на стол, кавалергарды брали на караул. Проходящим кавалергардам и полковникам все собравшиеся должны были отдавать приветствие, а дамы исполнять глубокий книксен. И всё это действие наблюдали приглашённые на коронацию придворные и иностранные послы.

Далеко не все поняли, что подобное мероприятие, когда император вкушает, а все смотрят на это, ничто иное, как отсылка к правилам французского дореволюционного дворцового этикета. Павел Петрович показывал, что всё революционное для него — зло, и что он станет тем, кто восстановит попранный порядок.

При этом больше никто не ел, все стояли на ногах, без возможности присесть, музыки также не было, как и не предполагался какой-либо бал или приём. Так что символизм церемонии не был оценён аристократией. И ранее в России не было таких правил, нет подобного уже и в Европе. Поэтому действия императора вызывали оторопь и неприятие.

— Велю волей своей императорской, яко помазанника Божьего, назначить графа Салтыкова Николая Ивановича фельдмаршалом и даровать ему поместье в Курляндии на более тысячу душ… — началась раздача милости.

Император «сорил» деньгами, поместьями, землями, домами в Петербурге. Даже его матушка Екатерина Алексеевна за раз и близко столько не даровала, как это делал император [Екатерина раздавала много поместий своим фаворитам, но Павел явно не отставал от матушки, раздав едва ли не больше лишь за четыре года правления].

Все резко было забыто, унижения, усталость. Пусть и на время, когда уже завтра будет переосмысление всего действия. В сию минуту не возмущало унижение полковников, пренебрежительное отношение со стороны императора. Началась невиданная лотерея. И каждый присутствующий вспоминал или языческую богиню Фортуну, или взывал к Господу Богу, чтобы и его также не обделили царской милостью. И они были услышаны, так как мало, кто был обделён.

Раздача милостей длилась долго. Император наслаждался реакцией и купался, как ему тогда казалось, во всеобщей любви верноподданных. Но всё заканчивается, закончились и раздачи милости. Императорское семейство поднялось из-за стола и удалилось спать. Время же подходило к вечеру, и коронация, как оказалось, не повод, чтобы нарушать распорядок дня.

А после приглашённые даже были благодарны государю, что тот не устраивал бал. Все были утомлены до изнеможения, а дамы то и дело падали в обмороки. Дело в том, что во дворце, где проходил обед императора с семьёй и последующая раздача милостей, не было ни одного места, где можно присесть. По приказу императора все стулья, диваны — всё было убрано. И подданным приходилось долго стоять, не имея возможности для отдыха. Так некогда делали французские вельможи, стояли у стола короля, но русская аристократия к таким резким переменам на французский дореволюционный образец не была готова ни физически, ни морально.

А ведь ещё всем было предписано явиться в одеждах старого образца. И дамы, уже отвыкшие от фижм и жесточайших корсетов, испытали немало трудностей, чтобы выдержать всю эту непонятную, затянувшуюся церемонию.

В российском обществе коронация вызвала неоднозначную реакцию. Те, кто получил большие милости, с трудом, но выискивали комплименты в защиту императора, другие же возмущались безрассудству и неуважению вольным дворянам. Хуже всего было простым людям, которые так и не дождались изобилия и красочных фейерверков.

*……………*………….*

Москва

4 апреля 1796 года

Мне не было особого дела до того, как происходит коронация. Не огорчился я и тому, что в Москве не было особых гуляний, если только не стихийные, которые возникали без участия властей. Люди, не дождавшись угощений, сами стали организовываться и пьянствовать.

А у меня была работа. Терять время никак нельзя, как и возможность доделать некоторые свои дела в Первопрестольной. Планов было громадьё, но получилось решить далеко не всё, что хотелось бы. Так, к примеру, господин Кулибин не возжелал приехать в Москву, а я ему писал письма, как казалось, убедительные.

Иван Петрович Кулибин сразу же после смерти Екатерины уехал в Нижний Новгород, а я не успел с ним переговорить в Петербурге. Я узнал, что у него были серьёзные проблемы в Академии Наук, но, пользуясь прямым вмешательством императрицы, его просто обходили стороной и при этом игнорировали. Ну, не могли многие светила науки смериться с мужиком-ремесленником, который чаще всего находит простые решения сложных задач и отбирает тем самым хлеб у иных людей от науки.

Вот я и стал писать вдогонку этому человеку, а он, нет, не отвечает. И у меня была, да и остаётся, дилемма: ехать в своё имение, вступать там в права и начинать развивать деревни или же навестить Кулибина. Нужен он мне, с его практичными мозгами и уже серьёзным опытом составления проектов. А ещё, как мне кажется, современники так и не смогли полностью оценить того человека, который жил и всё ещё живёт в одном с ними времени.

Кулибина зажали в сословные рамки, где ему сложно было прорываться через снобизм и неприятие. Само его существование противоречило системе академической науки. Особенно сложно было с тем, что всё иностранное считалось верным, и, если там такого нет, то это тупик, нам развивать сие непотребно. Нет складных конструкций мостов в Европе, так зачем они России? Нет оптического телеграфа? И не нужен он в России.

Я знал, понимал, что нужно Ивану Петровичу, и хотел это дать. Сейчас уже получилось бы и оклад изобретателю положить достойный, а не триста пятьдесят рублей в год, как нынче. Кулибину нужен свой Научно-Исследовательский институт, как бы он в этом времени не назывался. Уверен, если дать ему направление, финансирование, развязать руки, нанимать всех, кого он скажет, то результат будет. Ну, а я на то, чтобы направить чуточку в нужную сторону, чтобы отговорить от ненужно, как например, тратить время на создание «вечного двигателя».

Стоит только сказать о главных направлениях, в подготовке и реализации которых я рассчитывал на Ивана Петровича Кулибина. Первое, это пароходы. Из послезнания мне известно, что именно этот человек станет создателем первого механического плавательного средства. Оно не было