Этот уже немолодой человек был готов получить вызов, однако, практически повинился.

— И вы простите меня, Алексей Иванович. Ох уж эти дороги! Злят неимоверно, оттого и раздражителен, — пошёл и я на попятную.

Я бы уже и поучаствовал в какой дуэли, пока Павел их жёстко не запретил. Такой пиар в обществе, на самом деле, многого стоит. Тот, кто бережёт свою честь, защищает её даже с угрозой смерти, удостоверяет, что честь и достоинство у него присутствуют. А вот это и есть одно из главных условий, чтобы быть признанным дворянином, а не лишь числиться им.

— Я подготовлю доклад. Если будет угодно, готов под ним подписаться. Думаю, что трёх дней мне будет предостаточно, — сказал я, ставя точку в теме разговора, как и в работе над реформой, что осуществлялась в пути из Петербурга в Москву.

Безусловно, так быстро понять, какие именно меры нужно принимать для улучшения финансовой системы Российской империи, невозможно, если не иметь в голове огромный, накопленный столетиями опыт. Так что те меры, что сейчас покажутся новаторскими, на самом деле уже как сотни раз применялись в разных стран, но в иной реальности.

Так что в саму Первопрестольную мы въезжали молча, несколько утомлённые обществом друг друга.

А между тем, Москва бурлила. Все ждали коронации императора, гуляний и того, как будет новый царь сорить монетами, раскидывая их по мере движения кортежа. А потом… Жаренные быки, бочки с медами и пивом, колбасы и хлеб. Зима не то чтобы голодной выдалась, не чета шестилетней давности с голодом. Но когда она была сытной? А тут должны накормить всех от пуза.

Оттого люди шли в Первопрестольную, дабы поесть вдоволь, а дворянство ехало, чтобы погулять на балах, узреть фейерверки, театрализованные представления. И даже то, что праздник Великой Пасхи будет завтра, и нужно бы его праздновать в семейном кругу и в своём храме, не смущало никого. С учётом Воскресенья Господня, милость нового царя должна и вовсе не знать границ и пределов.

Глава 12

Глава 12

Москва

3 апреля 1796 года

Павел Петрович прибыл в Москву всего за неделю до священнодействия. Возможно, для кого-то главным событием была бы Пасха, приходившаяся в этом году на 1 апреля, но для императора это, безусловно, его коронация. Для того, чтобы понять смысл, вкладываемый Павлом Петровичем в церемонию коронации, нужно сделать акцент на том, что это была ЕГО коронация и ничья иная. Даже возложение короны на супругу — это так, побочное, несущественное действие.

И, в отличие от иных предшественников императора, он считал, что венчание на царство — это касается только его, Павла Петровича, но остальные должны лишь узреть сей момент. Павел не собирался дарить людям праздник восхождения на престол нового государя. Он лишь хотел поставить всех подданных перед фактом, что это произошло.

Государь небезосновательно посчитал, что коронация во время празднования Воскресенья Христова будет способствовать в народе ассоциации с тем, что венчание на царство — есть священнодействие с глубоким сакральным смыслом. Он — помазанник Божий, его решения — это решения Бога.

По приезду в Москву государя встречали придворные не ниже третьего ранга, как дамы, так и их мужья. Вся эта когорта дворцовых обитателей приехала из Петербурга вместе с государем. Но так как положено государя встречать, то высшим чиновникам было предписано обогнать царские кареты и успеть облачиться в достойные, регламентированные самим императором наряды, словно все придворные жили в том самом Петровском дворце.

Павел Петрович не стал привлекать многих людей для своего собственного сопровождения и входил во дворец в компании двух старших сыновей, Александра и Константина. Будущая императрица заходила следом за супругом и даже сыновьями в сопровождении канцлера Российской империи графа Александра Андреевича Безбородко [здесь и далее описание коронации, приближённое к той, что была в РИ].

— Ваше Императорское Величество, — говорил каждый, мимо кого проходил государь.

Слова сливались в единый гомон, который провоцировал головную боль у Павла Петровича. Но император терпел, неизменно приподнимал каждую ногу, чеканя шаги, почти был на плацу. И вот лицо самодержца скривилось неприязненной гримасой.

— Граф, я не хочу, чтобы митрополит Платон здесь находился, — шепнул Павел Петрович на ухо Безбородко.

Ну, как шепнул? До уха канцлера Павел не дорос, да и не так, чтобы он тихо говорил. Слова были услышаны многими.

Павел Петрович первоначально взял с собой в поездку Новгородского митрополита Гавриила. Митрополита же Московского Платона Павел считал прихлебателем и потакателем прескверных выходок матушки Екатерины Алексеевны. Если он позволял ей столько греховного падения, а по слухам, так и благословил брак матушки с ненавистным Потёмкиным, то не имел права возлагать корону на государя.

— Коли не желаете, Ваше Величество, кабы я возложил корону на вас, то воля ваша. Погляжу, яко вас коронуют иные, — сказал митрополит Московский Платон, услышав, что именно Павел говорил канцлеру.

Павел Петрович хотел воспротивиться. Он зло посмотрел на Платона, задрав голову, тяжело подышал, но сдержался. Не стал император перечить одному из влиятельнейших иерархов русской православной церкви. Не то чтобы государь опасался Платона или даже порицания и вражды с церковью. Он просто воздержался от того, чтобы не омрачать важное мероприятие. Ну, и ещё не ушло окончательно из самодержца желание нравиться, в том числе и церкви.

Павел скрылся за очередными дверьми, и из придворных словно выдернули стержень. Многие сгорбились и осунулись, растеряв преизрядную толику своего аристократизма.

Третьего апреля в восемь часов утра Павел Петрович в сопровождении всё той же малой свиты из сыновей, жены и канцлера отправился в Успенский собор. Путь от дворца к собору был столь короткий, что почти уже венценосное семейство решило сделать небольшой крюк.

Павел был в мундире, высоких сапогах, и он шёл так, словно на параде, важно и чеканя шаг. На пороге собора Павла встречал митрополит Гавриил, который подал императору долматик [долматик — деталь литургического облачения клирика, а также деталь одежды византийских императоров]. Здесь же он получил скипетр и державу.

Когда Павел входил в собор, уже облачённый в долматик, в храме соревновались два вида громких звуков: с одной стороны, церковный хор уже вовсю распевал псалмы, с другой же — слышались возгласы возмущения, удивления шокированного высшего света Российской империи.

Люди подумали, что на императоре католическое одеяние. Лишь только приветствие митрополита Гавриила смущало и заставляло задумываться, что же вообще происходит. Только через