Между тем Маршак продолжал дружить со своими краснодарскими знакомыми, в частности с Черубиной де Габриак. Они вместе бывали в гостях у Максимилиана Волошина, когда он в апреле 1924 года приехал в Ленинград и остановился у своих друзей на Невском, 59. О добрых, теплых отношениях Маршака и Е. И. Дмитриевой свидетельствует подаренное ему на память стихотворение, которое она написала 10 января 1925 года.

Маршак так много работал, что это не могло не сказаться на его здоровье. Обеспокоенные этим друзья настояли на том, чтобы он поехал подлечиться в Германию. В июле 1925 года Самуил Яковлевич написал своему восьмилетнему сыну из Берлина, где он находился проездом в санаторий в Силезию:

«Мой милый мальчик Элик,

посылаю тебе это письмо воздушной почтой. Я опушу его в маленький ящик на углу, и сегодня же аэроплан понесет его в Ленинград.

Вчера я был здесь в Зоологическом саду (немцы называют его просто: „Цоо“). Видел слоненка величиною с комод. Он бродил один по клетке (очень большой) и очень смешно изгибал свой хобот. Видел маленькую обезьянку, которая прицеплялась к животу своей матери, когда хотела взобраться на верхнюю перекладину. Кто-то принес обезьянам круглое зеркальце, и они все по очереди любовались собой. Только одна из них попробовала погрызть его. Видел четырех , которых кормит овчарка (матери у них нет). Дети скоро перерастут свою кормилицу. Какой-то мальчик протянул обезьянке руку, — она так больно стиснула руку, что мальчик с трудом выдернул ее из клетки — всю в крови.

Берлин очень большой город. Автомобили все здесь хрюкают. Дома серые. Много деревьев. Подземная дорога. Сейчас это очень хорошо: прохладно. А наверху жара.

Все, даже дети, говорят по-немецки, как ты.

Целую тебя, мой маленький, и прошу помнить обещание: делать все весело, бодро и аккуратно, хорошо питаться, не шалить до одурения. Якова поцелуй и расскажи ему от моего имени сказку про золотое яичко.

Целую вас обоих, мои мальчики.

Ваш отец».

Работая главным консультантом Детского отдела Государственного издательства в Ленинграде, С. Я. Маршак привлек к сотрудничеству в отделе Д. И. Хармса и А. И. Введенского. (Отметим, что Хармс называл Маршака, наряду с Хлебниковым и Введенским, своим учителем.)

На допросах 15 декабря 1931 года и 17 января 1932 года по так называемому «делу Детского сектора Госиздата» А. И. Введенский сообщил следующее: «В Детский отдел Ленотгиза наша группа пришла в 1928 году. Идейное и художественное руководство в отделе принадлежало С. Я. Маршаку. Наше творчество в целом было одобрено Маршаком, и он предложил нам работать в Детском отделе. Внимание и поддержка Маршака, оказываемые им нашей группе, распространялись настолько далеко, что наша группа пользовалась особыми привилегиями в Детском отделе Ленотгиза: нас принимали вне очереди, Маршак работал с нами у себя на дому. Все или почти все наши детские книги проходили глубокую редактуру Маршака, а на некоторых из них Маршак с полным правом мог бы поставить свое соавторство».

Самуил Яковлевич оказал влияние и на Аркадия Гайдара.

«С Гайдаром было так, — вспоминал Маршак. — Я ему сказал, встретившись в Москве:

— Вы человек талантливый, пишете хорошо, но не всегда убеждаете… Логика действий должна быть безупречной, даже если действия эксцентрические.

— Ладно, — сказал он, — я приеду в Ленинград.

Приехал, мы засели в гостинице. Работали над „Голубой чашкой“. Мы все переписали вместе, и во время работы он восхищался каждым найденным вместе словом. И вдруг позвонил мне:

— Я все порвал. Это не мой почерк. Я все сделал заново.

И принес. Я был очень доволен. У него появилась забота об убедительных деталях. Сравните „Голубую чашку“ с этим отвратительным „Мальчишем“… Там — все недостоверно».

Маршак любил Гайдара, а о том, как Гайдар относился к нему, можно судить по дарственным надписям на его книгах: «Тов. Маршаку. Первому, с которым пришлось работать над детской и юношеской книгой. Арк. Гайдар. 1930»; «Самуилу Яковлевичу Маршаку — старому и строгому другу. Арк. Гайдар. 1939. 7.VII, Москва».

Тем, что в советской детской литературе появилась книга Г. Белых и Л. Пантелеева «Республика Шкид», читатели обязаны в первую очередь Маршаку. «Пробить» издание этой книги, не принятой не только советскими чиновниками, но и автором «Педагогической поэмы» А. С. Макаренко, было не так-то просто. Леонид Пантелеев понимал, чего это стоило. На своей книге он сделал такую дарственную надпись: «Дорогому Самуилу Яковлевичу, другу и учителю, на память о тех далеких днях, когда на твой редакционный стол легла эта книга, испеченная легко, весело, с пылу с жару, как пекут пирожки на рынке.

Теперь она подается в слегка разогретом виде. С любовью. Твой всегда Л. Пантелеев. 20. XI. 60 г.».

Немало трагических событий постигло Детский отдел ГИЗа в начале 1930-х годов. В 1931 году арестовали Хармса, Введенского, Бахтерева, Туфанова, Андроникова. Арестовали, разумеется, под видом борьбы с контрреволюцией. В показаниях Введенского говорится: «Я входил совместно с писателями Хармсом, Бахтеревым, ранее Заболоцким и др. в антисоветскую литературную группу, которая сочиняла и распространяла объективно контрреволюционные стихи». В показаниях Туфанова были слова: «В нашу организацию, которая ставила себе задачей установление и распространение зауми как средства борьбы с Советской властью, входили Д. Хармс, А. Введенский, Заболоцкий, Вигилянский, Марков, Богаевский и др.».

Права была Анна Андреевна Ахматова, сказав: «Кто не жил в эпоху террора, этого никогда не поймет». Именно с этой точки зрения надо оценивать поступок молодого Ираклия Андроникова, который 20 декабря 1931 года дал следующие показания: «Я знал о существовании группы Хармса — Введенского, в которую входили писатели Хармс, Введенский, Бахтерев, Разумовский, художники Глебова, Порэт, Гершов, а также Калашников и ему подобные. Существование образцов реакционного творчества (картины художников филоновской школы Порэт и Глебовой), любовь к старому строю, антисоветская сущность детских произведений Хармса, Введенского и личные беседы с ними, в которых они выявляли себя как убежденные противники существующего строя, свидетельствовали об антисоветских убеждениях названной группы литераторов». А месяц спустя Андроников дал такие показания: «В Детском секторе ГИЗа группа Введенского — Хармса опиралась на редакторов: Шварца, Заболоцкого, Олейникова и Липавского-Савельева, помогавших ей протаскивать свою антисоветскую продукцию… Идейная близость Шварца, Заболоцкого, Олейникова и Липавского с группой Хармса — Введенского выражалась в чтении друг другу своих новых стихов обычно в уединенной обстановке, в разговорах, носивших подчас интимный характер, в обмене впечатлениями и мнениями, заставлявшими меня думать об общности интересов и идейной близости этих лиц. В ГИЗ Хармс и Введенский приходили постоянно, проводя почти все время в обществе Шварца, Олейникова и Заболоцкого, к которым часто присоединялся Липавский, и оставались в нем по многу часов. Часто, желая поговорить о чем-либо серьезном, уходили все вместе в пивную под предлогом использования обеденного перерыва». И далее: «Редкие, но совместные посещения Шварцем, Хармсом и Введенским симфонических концертов и совместное посещение Шварцем и Хармсом выставки картин художника Нико Пиросманишвили и также открывшейся выставки картин художника Филонова, на которой я также встретил их, так же как и обмен мнениями по этому поводу в редакции в присутствии Введенского, Заболоцкого, Олейникова и Липавского, окончательно убедили меня в том, что эти люди связаны между собой идейной общностью, выражавшейся в их взглядах и настроениях».