влияния и всё наследие итальянского Возрождения, включая неоплатоническую аллегорию. Всё это он поставил на службу идее Реформации, повернув аллюзии в сторону концепции имперской реформы и расширения реформированной империи. Это включало в себя идею Британской империи, происхождение через Брута от троянского имперского рода и обновление этой империи в лице правителя из династии Тюдоров. Это должна была быть империя очищенной религии, которая расширяет своё влияние в Европе и которой предначертано движение через океан на запад, в Новый Свет.

И в качестве финальной аллюзии на портрете с ситом можно различить модифицированную версию герба Карла V. Изображённая колонна помечена у основания имперской короной, напоминая увенчанные колонны герба императора  (Илл. 3а). Глобус так же предполагает расширение империи за Геркулесовы столбы на запад, как имперский герб намекал на новые миры за океаном. Увидеть аллюзию на герб в этой картине совсем несложно, поскольку мы уже видели её в других выражениях елизаветинского культа[415]. Имперская дева выступает здесь девой расширяющейся империи, использующей эхо герба Карла V для собственных целей и задач.

17a, b. Фрагменты портрета с ситом

Большинство аллегорических портретов Елизаветы являются, вероятно, отражениями каких-то больших театрализованных мероприятий. В эссе о рыцарстве мы предположили, что портрет с ситом может иметь отношение к прощальному турниру сэра Генри Ли 1590 г., где был выстроен павильон из белой тафты, воплощавший храм девы-весталки. Перед храмом стояла увенчанная колонна с латинскими стихами, в которых превозносилась дева и её империя, расширяющая свои владения за Геркулесовы столбы в Новый Свет. Театрализованное представление Ли на этом турнире столь точно передаёт идею портрета с ситом, что невольно закрадывается мысль о сэре Генри как наиболее вероятном её авторе, увековечившем в портретной форме великолепное зрелище своего последнего выхода. А глядя на рыцарей на заднем фоне, легко представить, что один из них стар и передаёт более молодому своё главенство на состязаниях. И всё это происходит в декорациях, которые вполне могли быть турнирной ареной Уайтхолльского дворца. Это предположение является гипотетическим, поскольку сцена с рыцарями отсутствует в других версиях портрета[416]. Тем не менее, реальное или нет, оно представляет определённый интерес. Формулируя более осторожно, можно сказать, что правильный взгляд на портрет с ситом требует изучения истории турниров Дня Восшествия вплоть до 1590 г., даты, когда автор его идеи вышел в отставку в окружении декораций культа девы-весталки.

Шекспиру не было необходимости видеть портрет с ситом, чтобы впитать содержавшиеся в нём образы, которые активно распространялись через театрализованные действа того времени. Считывание образов этого культа было вполне привычным занятием для людей той эпохи.

В тот миг я увидал (хоть ты не видел):

Между луной холодной и землёю

Летел вооружённый Купидон.

В царящую на Западе Весталку

Он целился и так пустил стрелу,

Что тысячи сердец пронзить бы мог!

Но огненная стрелка вдруг погасла

Во влажности лучей луны невинной,

А царственная жрица удалилась

В раздумье девственном, чужда любви[417].

Шекспир собрал вместе абсолютно все аллюзии. Здесь и триумфы, с победой Триумфа Целомудрия над Триумфом Купидона, и весталка, царящая на Западе имперской жрицей (imperial votaress). Все эти образы он сжал в одно общее заявление и выразил в словах, которые стали, возможно, слишком расхожими, но в том нет его вины. В те времена они были вполне свежи, и публика на представлениях пьесы, должно быть, с удовольствием внимала великолепным шекспировским формулировкам общеизвестной имперской темы.

Почему портрет с ситом находится в Сиене? Он был найден «свёрнутым на чердаке сиенского Палаццо Реале в 1895 г.; дворец прежде принадлежал Медичи»[418]. У меня нет ответа на вопрос, как эта картина попала в Сиену, и то, что я сейчас скажу, не имеет прямого отношения к этому вопросу. И всё же тот факт, что нам необходимо ехать в Италию, чтобы увидеть одно из наиболее удивительных изображений Елизаветы, поднимает вопрос о том, имел ли образ этой королевы значение за пределами её страны, воплощала ли она что-нибудь для Европы в целом, что-то, чему мы пока не уделили достаточно внимания, занятые исключительно её английской репутацией.

В 1588 г. в Италии вышла одна оставшаяся незамеченной книга, написанная малоизвестным автором, которая содержала посвящение на итальянском английской королеве Елизавете. Её автором был Джорджио Рицца Каза, а само маленькое сочинение представляло собой итальянский трактат по физиогномике[419]. В посвящении он выражает своё преклонение перед этой удивительной королевой и её героическими добродетелями. Преклонение это, как он утверждает, столь велико, что может сравниться с чувством любого из её счастливых подданных. Он хотел опубликовать предсказание удачного исхода её действий против короля Испании, но инквизитор запретил делать это, поэтому ему приходится говорить о ней скрыто, через написание имён в обратном порядке или другими способами, либо же называя её просто «донна». Он возлагает на неё большие надежды. Когда испанский король попытался распространить свою тиранию на весь мир, она со своими подданными разбила его великую Армаду, и он надеется, что в будущем она сможет избавить от тирании и другие страждущие народы, как Юдифь избавила народ Израиля от тирании Навуходоносора. И однажды настанет конец страху, огню и мечу, тюрьмам, цепям и смерти. Он молит Господа об успехе предприятий этой королевы, молясь одновременно и о святой католической и апостольской церкви. Книга была издана в Карманьоле с церковным разрешением от 10 ноября, свидетельствующим о том, что в ней нет ничего противоречащего морали или учению католической церкви.

Было бы интересно узнать, что за причудливое стечение обстоятельств позволило издать эту книгу с таким разрешением, но для меня в данном случае важно то, что королева Елизавета предстаёт здесь в качестве потенциального избавителя от тирании испанского короля и его попыток навязать свою волю всему миру с помощью войн и насилия. Рицца Каза говорит языком, который Джордано Бруно мог безнаказанно использовать в протестантской Англии, когда превозносил Елизавету, предсказывал распространение её власти и изгнание, в конечном счёте, Торжествующего Зверя тирании.

Как ещё один пример присутствия культа Елизаветы в политико-религиозных чаяниях иностранцев, можно упомянуть Пауля Шада[420] или Мелисса, немца из Рейнланда, много контактировавшего с английскими, французскими и голландскими либеральными мыслителями. Он был активным членом Академии поэзии и музыки Баифа в Париже, большим поклонником Филипа Сидни (он первый упомянул Сидни как поэта[421]) и