привезли сюда, и старому рыцарю было поручено сохранить их[376].

Означало ли это, что Ли сохранил у себя в Дитчли эмблемы и девизы, висевшие на дереве в Вудстоке, и теперь снова показывал их королеве, по мере того, как старый рыцарь воскрешал ностальгические воспоминания о том прекрасном дне? Или старый рыцарь всего лишь просто утверждал, что он в общем смысле является истинным хранителем традиции королевы фей, начатой в Вудстоке? Туманный и загадочный стиль рассказа об увеселении в Дитчли затрудняет точные интерпретации тех или иных моментов. Но аллюзии на Вудсток не вызывают сомнений.

Ещё сильнее эти аллюзии проявились во второй день, когда капеллан обратился к королеве с длинной речью о том, как старый рыцарь по имени Лорикус превратился в отшельника[377]. Когда-то его приключения уже были поведаны «таким же святым отцом неподалёку от этой рощи»[378], говорит он, намекая на рассказанную отшельником Хеметесом в Вудстоке историю Лорикуса. С тех пор он, продолжает капеллан, вёл бурную жизнь, участвуя вместе с другими храбрыми джентльменами в открытых турнирах, «ежегодной дани его самой большой любви»[379]. Теперь же он дал своему усталому телу покой в этом «тихом уголке в провинции». Говоря вкратце, Лорикус теперь оказался, как и Хеметес из вудстокской легенды, отшельником «в заброшенном углу». Здесь он живёт в своих возвышенных думах, боготворя королеву в построенной им Королевской молельне.

Речь капеллана довольно ясно показывает, что в Дитчли снова повторяется вудстокская история Лорикуса, отшельника и королевы, с ушедшим на покой Лорикусом в роли отшельника. Турниры же прошедших лет были «ежегодной данью» его любви. Иными словами, турниры Дня Восшествия являлись ежегодным вкладом в романтическую рыцарскую историю, начатую в 1575 г. в Вудстоке или ранее, а сейчас ретроспективно представленную королеве во время её визита в Дитчли[380]. Невероятно популяризованная романтика этой рассказанной эпизодами причудливой легенды, которая жила в маскарадах, устраиваемых вокруг Елизаветы её восхищённым рыцарем-отшельником, должна была быть знакома каждому придворному, рыцарю или поэту в маленьком мире елизаветинской Англии.

Знаменитый портрет Елизаветы, стоящей на карте Англии с ногами в графстве Оксфордшир недалеко от Вудстока (Илл. 13), обычно связывают с её визитом в Дитчли в 1592 г. Как и большая часть исследуемого здесь материала, эта картина изначально находилась в Дитчли. Королева выглядит величественно и сказочно; от неё исходит свет, побеждающий тучи в небе. Загадочные и частично нечитаемые стихи на картине, похоже, говорят о ней как о «повелительнице света»[381]. И нельзя отделаться от ощущения, что ушедший на покой Лорикус-Ли придумал этот портрет в память не только о визите королевы к нему домой, но и о том большом дне в Вудстоке, ежегодно продолжавшуюся историю которого он так трогательно закончил в Дитчли[382].

Образ отшельника в елизаветинском руководстве по рыцарству

Отшельник в роли советника рыцарей часто встречается в рыцарских романах, но, при желании, можно определить более точно, откуда пришла эта идея, так захватившая воображение сэра Генри Ли. Отшельник как авторитет в вопросе рыцарских правил занимает видное место в работе, важность которой как источника по елизаветинскому рыцарству до сих пор не была достаточно оценена. Это «Книга о рыцарском ордене» средневекового каталонского философа Раймунда Луллия, переведённая на английский Уильямом Кэкстоном и ставшая одной из первых изданных им книг (между 1483 и 1485 гг.). Интерес Кэкстона к рыцарству виден из перечня выбранных им для печати книг, среди которых была и «Смерть Артура» Мэлори.

«Книга о рыцарском ордене» открывается описанием того, как некий мудрый рыцарь, который долгие годы поддерживал рыцарский орден на турнирах и состязаниях, удалился жить отшельником в лесу:

Задумавшись над тем, что дни его сочтены и что для ратных дел он по старости уже не годится … он … уединился в густом лесу, обильном источниками и плодоносящими деревьями … И удалился от мира, дабы телесная дряхлость, вызванная старостью, не обесчестила того, чью честь мудрая судьба столь долго хранила[383].

Однажды в убежище старого рыцаря забрёл молодой оруженосец. Из разговора с ним выяснилось, что юноша совсем несведущ в рыцарских правилах. «Друг мой, – сказал отшельник, – обычаи и установления рыцарства заключены в этой книге, которую я время от времени перечитываю»[384]. Тогда оруженосец попросил, чтобы рыцарь научил его тому, что в ней написано, и так перед читателем разворачивается учебник по рыцарской теории и практике.

В конце своего английского перевода этого сочинения Кэкстон добавил настойчивый призыв к возрождению рыцарства в Англии, весьма схожий с тем, что содержится в его предисловии к Мэлори. Английские рыцари, говорит он, были известны по всему миру, как в древнеримские времена, так и при короле Артуре, но сейчас они утратили свою былую славу:

О, рыцари Англии, где нравы и обычаи благородного рыцарства, что были в ходу в те времена … Некоторые неблагоразумные следуют нечестным и неправедным правилам, несовместимым с рыцарским кодексом. Бросьте, оставьте это и прочтите благородные сочинения о святом Граале, о Ланселоте, Галахаде, Тристане, Персефоресте, Персивале, Гавейне и многие другие[385].

В качестве лучшего способа возрождения рыцарства Кэкстон советует проводить регулярные открытые турниры и состязания хотя бы ежегодно, а по возможности и чаще. Это будет способствовать обращению благородных людей к древним рыцарским обычаям и их готовности служить своему государю, когда он их призовёт[386].

13. Королева Елизавета I. Национальная портретная галерея

Сэр Генри Ли взялся за дело возрождения английского рыцарства посредством ежегодных турниров, как и советовал Кэкстон в своём переводе учебника Луллия, где отшельник выступает хранителем рыцарской мудрости. Таким образом, история отшельника в его связи с рыцарями идеально подходила Ли. В свой активный период жизни он был рыцарем, действовавшим по заветам мудрого отшельника, а уйдя на покой, сам превратился в последнего.

Во вступлении к своей книге Луллий помещает рыцарство в космологический контекст. Бог управляет семью планетами, говорит он, а семь планет властвуют над всеми земными вещами. Отсюда по аналогии Государь, как Господь, управляет рыцарями или планетами, которые, в свою очередь, имеют власть над земными телами или простолюдинами[387]. Такая однозначная формулировка этой аналогии, данная Луллием (хоть и придуманная впервые не им) в самом начале его учебника по рыцарству, легко доступного для елизаветинского окружения, могла, безусловно, иметь влияние на образное наполнение турниров. Большая часть гербов-импрес, описанных Кемденом (и, вероятно, являющихся в массе своей гербами с турниров