Короче говоря, мы вышли в Неву и всплыли у Литейного моста. Отсюда до Большого дома было рукой подать.

Уже через пять минут мы были в ФСБ.

Первым делом я отнесла Гафчика в поликлинику. Моя знакомая врачиха, осмотрев Гафча, твердо сказала:

– Будет жить.

Я с облегчением вздохнула, и мы с Лолой поспешили в кабинет Анны Львовны.

В коридоре я увидела свое отражение в большом напольном зеркале. Видок у меня был, что называется, «я упала с самосвала, тормозила головой»: волосы растрепаны, одежда мокрая, грязная… Пришлось по пути заскочить на вещевой склад и поменять мокрые шмотки на сухие; заодно я приняла душ, высушила феном волосы и причесалась.

…В кабинете, кроме Анны Львовны, находились еще Григорий Молодцов и Роберт Фигли.

Жеребец подошла ко мне и заключила в свои генеральские объятия, такие крепкие, что у меня даже косточки захрустели.

– Вы отлично справились с заданием, дорогая Эмма, – сказала она.

– А вы сомневались, Анна Львовна?

– Ничуть. Я даже заранее доложила директору ФСБ генералу Грязеву о ваших успешных действиях в канализации.

– Тогда доложите директору и о Лоле. Если б не она, мы бы сейчас с вами не разговаривали.

Анна Львовна с улыбкой посмотрела на Лолу.

– Грязеву о Лоле докладывать не надо. Он про нее и так все знает. Ведь она его внучка.

– Какая еще внучка?! – изумленно воскликнул Фигли.

– Родная внучка, – обняла генеральша Лолу. – А мне родная дочка.

Американец смотрел на Лолу круглыми глазами.

– Вы дочь генерала Жеребец?!

– Да, Роберт, – улыбнулась Лола. – Я Лола Жеребец. Потомственный разведчик.

Роберт Фигли нахмурился.

– Значит, вы меня не любите?

– Я вас очень люблю, Роберт.

– А почему тогда скрывали, что работаете на Россию?

– Успокойтесь, мистер Фигли, – сказала Анна Львовна. – Лола скрывала это по моему приказу. Не только цэрэушники поняли, насколько опасен СМЕРЧ; мы, фээсбэшники, тоже не лыком шиты. Поэтому и отправили Лолу в Цюрих с заданием войти в доверие к мадам Смерти. Лоле это удалось. А тут вдруг в Цюрихе появляетесь вы и начинаете охмурять Лолу. Нас это поначалу очень насторожило. Мы решили, что вы агент мадам Смерти…

Роберт Фигли продолжал хмуриться.

– Ну не хмурься, Роберт, – примирительно сказала Лола. – Видишь, все выяснилось. Давай лучше поцелуемся.

И они стали целоваться.

– Анна Львовна, – обратилась я к генеральше, – а как обстоят дела с «Клубом К»?

– Все в порядке, Эмма. Пока вы брали банду Паштетова в канализации, Гриша со своей ударной группой взял всех киллеров в клубе.

– Ну, не всех, положим, – поправил генеральшу Молодцов. – Однорукому удалось уйти. Но я приказал блокировать все выезды из Питера. Так что далеко не уйдет.

Сердце мое тревожно застучало.

– Григорий Евграфыч, а вы случайно не видели в клубе мальчишку лет четырнадцати?

В глубине души я все же надеялась, что Володька жив.

– Нет, дорогуша, не видел.

– Да, вот еще что, – сказала Жеребец. – Я послала в Москву факс, чтобы там арестовали официантку, которая оцарапала вам плечо, Эмма. Уже получен ответ. В Дансинг-холле никогда не было ни официантки, ни бармена с теми приметами, что вы мне сообщили.

– Значит, это люди мадам Смерти.

– Верно. Еще я отправила факс в Цюрих. И тоже уже получен ответ из цюрихской полиции: все члены тоталитарной секты СМЕРЧ арестованы. Ну а мадам Смерть…

– … будет арестована в Стокгольме, – договорила я за генеральшу.

– Так сказать, конец – всему делу венец! – заключил Молодцов.

Меня прямо кольнуло!

– Так сказать! – закричала я.

– Что «так сказать»? – недоуменно подняла брови Анна Львовна.

– Они все время говорили: «Так сказать!»

– Кто «они»? – спросила Лола, перестав целоваться с Робертом Фигли.

– Однорукий и Косолапов!

Я кинулась к столу и, схватив первую попавшуюся трубку, набрала номер Канализацына.

– Алло? – раздался в трубке старческий голос.

– Игнат Матвеич, здрасьте! Это Эмма Мухина!

– Здравствуй, деточка, – обрадовался старик. – Как твои дела?

– Все по кайфу, граф!.. А вы еще не вспомнили фамилию человека, который интересовался питерской канализацией?

– Нет, деточка, не вспомнил.

– Его фамилия Косолапов?!

– Да, да, Косолапов, – тут же вспомнил Канализацын. – Вячеслав Семенович Косолапов.

– До скорого, Игнат Матвеич!

– Подожди, Эмма! Твой Гафчик убежал в канализацию, прямо не знаю, что и делать…

– Не волнуйтесь, Игнат Матвеич. Я его нашла. Вернее, он меня нашел.

– Как это случилось? Расскажи.

– Потом, все потом. – Я бросила трубку.

Все смотрели на меня непонимающими глазами.

– Ты напала на след Однорукого, дорогуша?! – первым понял Молодцов.

– Похоже, что так, Григорий Евграфыч. Но надо еще кой-чего уточнить. Ждите моего звонка. Анна Львовна, я возьму ваш джип.

– Конечно, бери, Эммочка, – разрешила генеральша.

Я выскочила на улицу, вскочила в «Паджеро» и погнала в Эрмитаж.

У входа в музей я нос к носу столкнулась с Перепелкиным. Старик весь сиял от счастья.

– Эмма, Эмма! – Он расцеловал меня в обе щеки. – Сегодня самый счастливый день в моей жизни! Я оказался прав! Моя гипотеза документально подтвердилась!

– Какая гипотеза? – не врубилась я.

– Ну помните, я вам говорил, что Леонардо да Винчи написал две «Джоконды»?! Так вот, теперь у меня есть неопровержимые доказательства! Смотрите!.. – протянул он мне какой-то листок.

– А что это?

– Копия ранее неизвестного письма Леонардо другому великому художнику эпохи Возрождения, Микеланджело Буонарроти. Эту копию я только что получил из Италии, от своего коллеги Чезаре Вазари. Профессор Вазари является ведущим леонардодавинчиведом в мире. Буквально на днях в хранилище Миланской библиотеки он обнаружил этот бесценный документ. Чезаре тут же снял копию и прислал ее мне. Читайте, Эмма!..

Я сунула нос в бумажку.

– Но здесь же по-итальянски написано.

– Пардон, – забрал письмо Глеб Борисыч. – Слушайте, я вам переведу. – Он поправил на носу очки и с волнением начал переводить: – «Здравствуй, мой юный друг Микеланджело. Опишу тебе в подробностях свою службу у Цезаря Борджи…» Ну это вам, Эмма, неинтересно. Ага, вот… «Недавно я закончил портрет Моны Лизы ди Антонио Марии ди Нольдо Герардини. И представь себе, дорогой Микеланджело, я влюбился в собственное творение. Да так страстно, что просто не в силах был с ним расстаться. К несчастью, картина писалась на заказ, а полученный аванс я уже истратил. Но я нашел выход из этого положения, написав еще один точно такой же портрет, чтобы отдать его заказчику. Но ты не поверишь, Микеланджело, я влюбился и в это полотно, и тоже не в силах был с ним расстаться. Только с третьей попытки мне удалось преодолеть любовь к собственному творению. Надо отметить, что синьор Джокондо не поскупился и щедро оплатил мой труд. Так что теперь я могу, не заботясь о хлебе насущном, всецело посвятить себя научным изысканиям…»