Однако немецкие танки продолжали ползти, теперь уже попав под обстрел противотанковых пушек и пехоты. Казалось, еще немного — и они ворвутся прямо на позиции бешено стреляющих противотанкистов, раздавив пехоту в ее неглубоких окопах, но внезапно под одним из обогнавших более медленные «Тигры» танков взорвалась мина, перебив гусеницу и заставив его крутануться на месте. Тотчас же в танк влетели, рисуя траекторию трассерами, два бронебойных снаряда «сорокапяток». Один из них пробил-таки бортовую броню, и танк вспыхнул ярко-веселым бензиновым пламенем.

Андрей, то наблюдая за обстановкой, то отвлекаясь, чтобы проанализировать обстановку по донесениям вместе с Калошиным, руководил симфонией боя, чувствуя невероятный подъем. Ему все удавалось, он непонятно откуда знал, что в следующий момент предпримет противник, и успевал перебросить резервы к местам возможных прорывов или отдать приказ на обстрел исходной позиции либо на установку дополнительных минных полей подвижным саперным отрядом. Все немецкие атаки пока заканчивались неудачами, но и силы бригад таяли. Наступал тот самый критический момент боя, когда решалось, кто кого. И тут Елена передала ему трубку. О своем прибытии по очереди докладывали командиры танковых бригад. Даже не глядя на карту, как опытный шахматист, играющий вслепую, Мельниченко приказал:

— Противник атакует силами до… Положение на данный момент… Бригадам развернуться на рубеже от… до… и с ходу, без артподготовки, атаковать противника во фланг… — успев заметить восхищенный взгляд Елены, он отдал еще несколько приказаний и внезапно почувствовал, как устал. Но даже усталость не могла отравить радость правильно выполненной работы.

Немцы не прорвались, победа будет за нами.

«Сразу же за Донам пошла земля, где побывали немцы, и так тянулась до самого Харькова — сожженные города, разбитые вдребезги станции, взорванные водокачки, остовы сброшенных с путей горелых вагонов, вывихнутые столбы, перекрученные взрывами рельсы, трубы взорванных заводов, трубы сожженных домов.

Всего этого я повидал предостаточно и раньше, но сейчас все это шло подряд, без перерыва, все время, пока мы ехали и пока подолгу стояли на станциях и полустанках. Было такое чувство, будто на долгом пути до Харькова все это вышло по обе стороны дороги на бесконечный мрачный парад необозримого горя и разорения. Я ехал мимо этого всего, а где-то на дне души отстаивалась тяжелая злоба на немцев. Отстаивалась, как тогда казалось, навеки, до смертного часа. Потом, уже в Харькове, Толстой в первое же утро, когда мы очутились вместе в гостинице, вспомнив эту дорогу, сказал, что чувствует себя после нее прогнанным сквозь строй, битым не до крови, а до мяса и костей, и мрачно, грубо выругался. И я понял, что не только я, а и другие ехали, испытывая то же самое, что и я».

К. Симонов. «Разные дни войны». Т. 2. М. 1972 г.

24 декабря 1942 г. Кратово. Санаторий НКВД/НКГБ. Сергей Иванов

Нет, на фронте, друга мои, проще. Хочу назад, в свою бригаду. А тут воспоминаниями мучают. Даже гипнотизера привозили несколько раз, вот так. Не знаю, что я там под гипнозом наговорил, но и в обычном состоянии столько всего вспомнил, что самому удивительно. Точно кто-то из авторов писал, что человек ничего не забывает. Когда же тебя профессионалы расспрашивают, то вспоминаешь все, даже прочно, казалось бы, забытые мелочи. Вот и сегодня до обеда меня «расспрашивали», трое, мать их, профессионалов. Выжали очередной раз, как белье в стиральной машине, досуха. Теперь вроде отдых у меня, ага. Только вместо стенографистки сам всякие вопросы, которые вспомнил, записываю. Вот, сейчас сижу и пишу неожиданно всплывшие подробности из прочитанного когда-то доклада о положении дел в Чечено-Ингушской АССР во время войны, а заодно о поведении чеченцев после распада СССР.

«В республике было 38 сект, ведущих активную борьбу с советской властью, укрывающих немецких парашютистов и местных бандитов. В начале сорок второго года, при приближении фронта, в горах скрылись даже руководители райкомов ВКП(б), райисполкомов и председатели колхозов, всего, если я правильно запомнил, до восьмидесяти человек. При первой мобилизации из семи-восьми тысяч мобилизованных дезертировали 10 %, при второй — из четырех с лишним тысяч около 360 человек, в январе сорок второго для укомплектования национальной дивизии удалось собрать лишь пятьдесят процентов личного состава. Всего в сорок четвертом году действовало 35 бандгрупп численностью около трехсот бандитов и около четырех тысяч человек, вроде бы прекративших бандитскую деятельность, но сохранивших оружие при себе, ожидая только прорыва немцев на Кавказ».

Интересно, многим ли отличается положение сейчас? Немцы до Кавказа не дошли, но то, что они туда рвались, видно было даже по сводкам Совинформбюро. Если бы не упорное сопротивление Южного фронта и не постоянная подкачка его резервами, то получилось бы точь-в-точь как в нашей реальности.

Да, не забыть отметить, что банды не брезговали грабежом соседних областей, пользуясь ослаблением внутренних войск. Так, что еще? Ну, вроде основное написал, теперь надо о неправильной политике по отношению к бандитам написать. Не надо было весь народ выселять. Достаточно было всех бандитов и пособников наказать по закону: дезертирам, бандитам и немецким пособникам — расстрел, а всем укрывающим, помогающим и тому подобное — лагерные сроки в соответствии с законом. Вот и все. А то, что после такого действия чеченцев в республике не останется, — это уже их проблемы. Особенно если учесть их действия после распада СССР — грабеж и геноцид нечеченского населения в республике, ограбление поездов, следующих через Чечню, аферы с фальшивыми авизо, работорговля. Не забыть описать еще и войну против законного правительства России и терроризм. Ага, забыл еще вписать очередную хрущевскую глупость с передачей русских районов и Грозного в состав Чечни. Не были они чеченскими, там казаки издавна жили. Но про казаков не стоит, наверное, лишний раз упоминать, все же отношения у них с большевиками не слишком хорошие. Было, конечно, «красное казачество» и все такое, но и те и другие Гражданскую войну еще не забыли. Впрочем, напишу, пусть сами дальше разбираются.

Нет, ну столько писать я уже точно разучился. Рука ноет, на пальце вон даже выемка характерная образовалась. Под ручку, ага. Поневоле вспомнишь свой любимый ноутбук и удобство обработки документов на нем. Кстати, об обработке словесной информации на ЭВМ я не писал, кажется. Надо обязательно написать, а то наши ученые, «доценты с кандидатами», слишком уперлись в возможности решения математических задач, а про другие возможности и не думали. Так, возьмем новый лист. И начинаем писать. Интересно, а присловье про доцентов с кандидатами, которое я у Семы подхватил, и здесь в ходу, оказывается. Сема же и занес, похоже, когда в командировке был. Смешно было, когда в лабораторию меня привезли, где наши мобильники изучают, а Петя Кактусов и выдает: — Ну вот, «товарищи ученые, доценты с кандидатами, коль что у вас не ладится, мол, там не тот эффект, мы мигом к вам заявимся с лопатами и вилами, денечек покумекаем и выправим дефект». — И все смеются, как привычной шутке. А у Семы это присловье из песни Высоцкого выскакивало, когда особо неприятный программный дефект вылазил или вирус по нашей сети бродил. Да, Сема, Сема. И кто бы мог подумать, что он первым погибнет?