Грубин поначалу на них и внимания-то особенного не обратил: был занят научно-исследовательской работой по коктейлю «Мохито» в культуре разных стран; а вот тесть его не только обратил внимание, но и примкнул к одной из противоборствующих партий. Причем выбор его оказался неправильным.

В результате тесть не только потерял должность и лишился почти всего движимого и недвижимого имущества, конфискованного в пользу новых государственных структур, но и должен был опасаться за свободу свою, а то и жизнь. Бежать надо было тестю из страны, и чем скорее, тем лучше.

Тут-то и пригодился забытый за всеми делами русский зять. У зятя имелись в России дальние родственники, всякие двоюродные тети-дяди, и не где-нибудь в глухой сибирской тайге, а в городе Ленинграде, который совсем недавно снова стал Петербургом.

Грубин, который большую часть сознательной жизни прожил в Тбилиси, свыкся с грузинской жизнью, влился в нее, «Витязя в тигровой шкуре» Руставели мог цитировать с любого места и практически без акцента, к идее об эмиграции сначала отнесся без энтузиазма.

Но все же Россия была его родиной. А тесть не просто просил – умолял; гордый бывший государственный чиновник готов был в ноги поклониться этому русскому ради собственного спасения.

Да и Тамара поддерживала отца. Тамаре хотелось в Россию не из страха за собственное будущее, а чувствовала она, что именно в России сможет развернуться, подняться, по-настоящему расправить крылья и узреть мировые горизонты. И муж ей в этом должен помочь. Не женщине же, венцу творения, чистейшему образцу нежности и хрупкости, творить для грандиозных замыслов материальную базу!

* * *

В общем, перебрались они в Петербург. Прихватили с собой и Тамарину старшую сестру с маленьким Сашей.

Питерские родственники Грубина оказались людьми порядочными. Помогли на первых порах и с жильем, и с временной регистрацией, и с трудоустройством. Трудоустроился, правда, один Грубин. Тесть от потерь и волнений переезда занемог, поседел, ссутулился, начал ходить с палочкой. А потом слег и вовсе. Тамара с сестрой работать не умели и не собирались. Саша пошел в школу с физкультурным уклоном и сразу же стал делать успехи по части тяжелой атлетики.

Жизнь на новом месте понемногу налаживалась. Грубин работал на двух работах: днем помощником повара по мясным блюдам в небольшом уютном ресторанчике «Арагви», что на Гороховой улице, а вечером барменом в известной тогда «Мечте». Дома, то есть в съемной двухкомнатной квартире, его почти не видели, зато на его заработки семья могла худо-бедно существовать. Во всяком случае, когда Саша пожелал дополнительно заниматься штангой в платной секции, деньги на это нашлись.

Через полгода, однако, «Мечту» все чаще стали называть «Голубой мечтой», и Грубин оттуда ушел. Пришлось уйти. Надоело отбиваться от назойливых приставаний клиентов, вот он и ушел. Тамара устроила мужу истерику.

В этом месте своего изложения Саша был краток, хотя и вздрогнул, в очередной раз вспоминая далекие уже события.

Тамара кричала про грубинскую безответственность и невнимание к семье и лично к ней, Тамаре. В самом деле, оставить работу, приносящую почти две трети дохода, когда отцу нужны дорогие лекарства, сестре – новая шуба, а сама она, Тамара, только что записалась в фитнес-клуб! Оставить из-за пустяка, из-за ерунды! Да что он, с ума сошел, что ли?!

Саша снова вздрогнул, вспомнив, как на кухню, где происходила сцена, стуча палкой, вышел дед. Вид его был страшен. Он выругался по-грузински на свою дочь и даже замахнулся на нее палкой. На зятя же взглянул одобрительно и даже ласково и молча поманил за собой в комнату. Тамара, Сашина мама и сам Саша тут же кинулись к двери – подслушивать.

* * *

– Я скоро умру, – сказал Грубину тесть. – Но прежде чем это случится, я решил кое-что тебе отдать. – Он кряхтя достал из-под матраса маленький замшевый мешочек.

– Почему мне? – Грубин с интересом наблюдал за его манипуляциями.

– Потому что, – ворчливо ответил тесть и, развязав мешочек, высыпал на морщинистую ладонь несколько среднего размера сверкающих камешков, солнечно-прозрачных, густо-синих и багрово-красных. – Когда-то я собирал драгоценные камни, мог позволить себе такое удовольствие. И кое-что мне удалось спасти. Правда, это ничтожная доля моей коллекции, но… В общем, возьми. И распоряжайся по своему усмотрению. Бабам ничего не давай, но о Сашке, внуке моем, позаботься…

– Этого вы могли бы и не говорить.

Тесть удовлетворенно кивнул, улегся на потревоженный матрас, скрестил на груди руки и закрыл глаза.

* * *

– Вот, значит, откуда пошло его состояние, – задумчиво протянула Алена.

– Да. Он ни у кого ничего не украл, никого не кинул, никого не подставил и не обманул! Ну что, хороший я вам принес подарок? – Алена взглянула на него, не понимая, и Саша поспешно продолжил: – Александр Васильевич купил чахлую, вымирающую гостиницу на Приморской, отремонтировал ее, набрал туда грамотный персонал, нашел толкового, хотя и спивавшегося от безделья и безденежья шеф-повара для гостиничного ресторана. И после этого дела наши пошли в гору…

– Каким образом? – все еще скептически поинтересовалась Алена. – Это же было в начале девяностых… Людям было не до гостиниц-ресторанов…

– Ну не совсем так, – важно возразил Саша. – Люди хотели хорошо покушать, выпить и отдохнуть во все времена. Просто тогда гостиницы-рестораны были двух видов: или дешевые, но без сервиса и вкуса, как в прежние времена, или же модерновые, с претензиями на европейский уровень, но и с европейскими же ценовыми стандартами. Ну а гостиница на Приморской, первая наша «Вечерняя звезда», и обслуживала людей достойно, и цены в ней были приемлемые. Так к нам народ и потянулся… Не сразу, правда, но потянулся!

– А конкуренты разве не вредили вам? Не наезжали? Так, кажется, говорили в таких случаях?

Саша, то ли почувствовав изменение в настроении хозяйки, то ли освоившись, сел на табуретке вольготнее и даже спросил себе вторую чашку чаю.

– Наезжали, а как же, – припомнил он почти с удовольствием, – точнее, пытались наехать…

…Но новый ресторан вскоре полюбился группе граждан с Северного Кавказа за фирменный шашлык по-карски и «Киндзмараули», доставляемое прямо из Алазанской долины. Да и чистая грузинская речь Александра Васильевича вызывала у этих граждан уважение.

Когда же кавказцев арестовали за какие-то сомнительные с точки зрения питерских правоохранительных органов махинации с бараниной и оружием, шеф уже был хорошо знаком с главой этих самых органов. Дважды в неделю они играли в теннис на губернаторских кортах. А раз в неделю главный правоохранитель обязательно обедал в ресторане, предпочитая, правда, шашлыку отварную осетрину по-астрахански, а «Киндзмараули» по причине язвенной болезни заменяя «Боржоми» или в крайнем случае «Нарзаном».

Так что и после кавказцев беспокоиться о «крыше» не было никакой нужды.