Нет, бывало и раньше, что у убитых стягивали сапоги, гораздо чаще – выворачивали карманы, но раздевать…

Предположение, ради которого Георгий отправился рассматривать неудачливых налетчиков, подтвердилось сразу. Луна давала достаточно света, и в одном из ближайших людей, густо обросшем волосом, бородатом, подполковник узнал давешнего здоровенного мужика из Рябцева. Того, что чаще всего влезал в разговор со старостой. Сейчас он лежал бездыханным, без малейших признаков жизни, и кровь темнела на казавшемся бледным обнаженном теле. Свинец вошел в плечи и в грудь, когда человек в образе волка несся рвать добычу, и странным капризом миновал голову.

Зато правая рука была почти оторвана, грудная клетка разворочена, спина едва ли не вскрыта выходными отверстиями тяжелых пуль. От таких ран не уцелеть ни человеку, ни оборотню, это подполковник давно знал по своему богатому опыту.

Пара шагов в сторону, и дыхание Орловского перехватило.

Нет, Георгий не испытывал ни страха, ни отвращения, ни тому подобных естественных человеческих чувств при виде того, что недавно должно было быть человеком. За две войны офицер насмотрелся на смерть во всех ее ужасных проявлениях и относился к ней, как к чему-то неизбежному. Если не равнодушно, то, во всяком случае, привычно.

Он видел людей сгоревших, утонувших, пробитых пулями, проткнутых штыками, искромсанных саблями, изуродованных осколками, разорванных снарядами. Видел жалкие фрагменты тел, по которым никому бы не удалось установить личность несчастного или даже хотя бы – сколько человек здесь полегло. Он видел, казалось бы, все, только нынешнее было выше его понимания.

Перед ним лежала женщина. Лежала на боку, и большие груди чуть свесились к земле, а вывернутый таз демонстрировал то, что не принято даже рисовать на довольно откровенных картинах.

По той же прихоти судьбы, оставившей волосатому мужику целой голову, тело женщины миновал свинец. Зато сразу несколько пуль почти разнесли ей череп, и вид одного обнаженного тела, без превратившегося в кровавую кашу лица, словно подчеркивал противоестественность случившегося.

Одно дело – убить прущего на тебя здоровенного мужика, и совсем другое – сразить женщину.

Что – сразить? Поднять руку, и то…

Ни интеллигентные родители Орловского, ни друзья-офицеры подобного не представляли себе даже в мыслях.

Мало ли что они себе не представляли, оборвал себя Георгий. Мир, где человек человеку – волк, им раньше не виделся в кошмарных снах. И что там волк? У тех тоже семья, совместная добыча пропитания, воспитание детей… Нет, волки друг к другу так не относятся. Правильнее сказать: человек человеку – человек. Трижды повторенное слово.

Воспитанный когда-то в любви к людям, в последнее время Орловский людей не жаловал. По вполне понятным причинам.

Значит, нечего делать разницу между мужчинами и женщинами. Если одни из них продемонстрировали подлинный лик, у других он будет ничуть не лучше. В атаку-то мчались одни – не волки, зачем на них грешить – оборотни.

Переживания Георгия по времени заняли не больше половины минуты. Позволить себе и дальше распускать слюни Орловский не мог. Он отвечал за вверенный ему отряд и должен был во что бы то ни стало сберечь всех своих. Или хотя бы большинство из них, если судьба будет настроена против.

Чуть в стороне вновь раздался вой, одновременно и тоскливый, и угрожающий. Вдали замелькали неясные тени. Дзелковский без долгих раздумий саданул по ним из пулемета.

Вот кто сегодня ночью был на высоте, так это смоленский помещик. В темноте, ориентируясь больше на звук, он, похоже, умудрился попасть. Во всяком случае, отголоском к стрельбе донесся визг. Так визжит собака, когда вместо куска мяса с остатками штанин получает крепким сапогом по чувствительному носу.

Визг перешел во вполне человеческий стон, затем послышалось яростное рычание, и наступила короткая тишина.

Орловский последний раз посмотрел на трупы.

Все-таки они действительно лежали вперемежку, бабы и мужики, сплоченные накануне желанием разорвать показавшуюся доступной добычу, а вместо этого соединенные теперь смертью.

И несколько детских фигур Георгий также разглядел. Не малышей, но и еще не юношей и девушек. Только борьба со вложенными нравственными установками уже прошла. На время или навсегда, подполковник не загадывал.

Он деловито двинулся назад. Не очень быстро, дабы люди не заподозрили пока неведомую опасность, но и не медленно. Не на прогулке же!

Хотелось же – помедленнее. Чтобы обдумать свои действия в связи с новыми обстоятельствами, наметить лучшие ходы в нынешней обстановке.

Будь с отрядом хотя бы одно орудие, Орловский не колеблясь приказал обстрелять бы село. Да так, чтобы нанести как можно больше разрушений.

Увы! Обещанное орудие прибудет хорошо если к завтрашнему обеду. Скорее же – к вечеру. Палить же по избам из винтовок – только патроны тратить. Ничего ты бревнам не сделаешь, разве щепок отколупаешь. Трехдюймовой гранатой хороший дом не развалить, куда же соваться с трехлинейным патроном?

Мелькнула мысль построить людей в колонну и пройтись сомкнутым строем по улицам. Что недоступно винтовкам, доступно огню. Да только в темноте посреди узких проходов между заборами недолго и нарваться. Налетят из засады, и что? Один залп, может, дать и удастся, потом же рукопашная. Еще неизвестно, у кого будут в ней преимущества, у ощетинившихся штыками людей или у проворных хищников.

Даже кавалеристов с факелами не пустить. Очень уж велик риск потерять их без особой пользы и необходимости.

И тут как стрельнуло. Минеры! Три винтовки и ружье-пулемет Шоша – не такое уж оружие, чтобы в темноте отбиться против волчьей стаи. Пока передернешь затвор, стремительные хищники будут рядом, а уж там…

Вой между тем несколько отдалился. Но, с другой стороны, это же не настоящие волки. Могут сообразить, выделить несколько «певцов» для отвлечения внимания, а основными силами напасть с другой стороны.

– Это местные. Похоже, все они оборотни, – коротко обрисовал ситуацию Орловский ждущим его слов людям.

– Оборотни?

Слово пролетело между солдат, отразилось в душах изумленным эхом, но породило не страх, настоящего страха давно ни у кого не было, – злость.

– Дозвольте, ваше высокоблагородие, мы все их поганое село спалим? – резко выдохнул унтер.

– Днем. Ночью драться между заборов – последнее дело, – отверг предложение Орловский. – Все грузимся в эшелон. Надо прикрыть наших у моста. Стрелять в любой подозрительный силуэт. Выполнять!

Ни бывалый подполковник, ни офицеры, ни солдаты не подозревали, что выстрел часового Федора Скворцова, а затем искусный и своевременный огонь Дзелковского подарил некоторым людям отряда несколько лишних часов жизни.

Да и кому дано знать судьбу?

Под утро на землю пал туман. Он густо скопился в низинах, повис между деревьями в лесах и перелесках и только на вершинах наиболее высоких холмов казался всего лишь густой дымкой.