А то что армия базируется на субординации, дисциплине и традициях, Аргамаков усвоил твердо. Чем больше и яростнее весь мир отказывался от прошлого, тем тверже Аргамаков придерживался всех проверенных временем ритуалов.

Приверженность традициям не сила – источник сил. Быть может, один из последних, что дает людям крепость духа даже перед лицом всеобщего развала. Да еще понятие высокого воинского долга и любовь к Родине.

Последнее выспренно, зато верно.

– Я все-таки думаю, Александр Григорьевич, что Орловского необходимо срочно поддержать. Подобный разброс сил противоречит всем канонам военной науки, но и держать одну полуроту на таком расстоянии, согласитесь, тоже не вписывается ни в какие правила.

Несмотря на раннее утро, в кабинете Аргамакова было накурено так, что папиросный дым не успевал рассеяться и плавал по всему помещению густыми клубами, похожими на облака. Притом что сидели полковники сейчас вдвоем.

Связь с Рябцевом была налажена сравнительно недавно. Уже было известно о стычке с оборотнями и о том, что село опустело. Вопросов случившееся порождало массу. Жаль, что ответов на них не было никаких.

– Я согласен, Александр Дмитриевич. – Аргамаков вздохнул. – Но и то, что вы предлагаете, – не выход. Будет там полурота или рота в полном составе, это ничего не изменит. Мы лишь разбросаем свои силы. Пока мы исходим из предположения, что Горобец движется на Смоленск, причем движется со стороны Рославля. А если это не так? Он намного мобильнее нас. Ничего не помешает банде совершить бросок и выйти на нас с любой другой стороны. Планов его мы не знаем, контакта с ним не имеем. Одни предположения, пусть наиболее вероятные, но если в расчеты вкралась ошибка? Нет, отряд разбрасывать нельзя. Других сил, кроме нас, в городе нет.

– Я не предлагаю разбрасывать. Только усилить наиболее вероятное направление. У нас все равно останется еще две роты и эскадрон. И это не считая артиллерии. – Глаза Канцевича больше не были красными, только аккуратно побритое лицо все равно оставалось лицом уставшего человека.

– Нет, Александр Дмитриевич, – твердо произнес Аргамаков своему тезке. – Сторжанский обещал, что орудие сможет выйти не позднее чем через два часа. Это будет куда весомее полуроты. Пехота же пусть лучше пока займется обучением пополнения.

Призыв добровольцев не дал того результата, на который втайне рассчитывал Аргамаков, но все равно в бригаду влилось почти сто человек. Из них – десятка полтора запасных. Тех, что уцелели в роковую ночь из импровизированного отряда Орловского. Из числа прочих человек тридцать; тех, кто умел владеть конем, забрал себе Сухтелен, остальных распределили по ротам.

Из сотни добровольцев больше половины составляли студенты и гимназисты, которых надо было еще обучить премудростям боя. Для этого требовались хорошие наставники и время. Но если в учителях недостатка не было, то время поджимало, заставляло свести всю подготовку к минимуму.

Хорошо хоть, что другая, правда меньшая, половина состояла из офицеров. Увы, в основном военного времени. Кадровых было лишь четверо человек, а штаб-офицеров – ни одного.

Остальные, носившие офицерские погоны, предпочитали оставаться в стороне. Оптимисты с независимым видом фланировали по городским улицам да с необоснованной гордостью посматривали на дам. Пессимисты вообще скрывали свое недавнее прошлое. Береженого-то и Бог бережет…

Аргамаков встал, подошел к окну, за которым виднелся плац, а на нем – знакомящиеся с азами службы новобранцы.

– Хуже всего, Александр Дмитриевич, это отсутствие власти, – признался командир начальнику штаба. – Мы сами по себе, Муруленко – тоже. Да еще есть Шнайдер, и над всем этим висит правительство, в котором до сих пор не решили, чью сторону окончательно принять.

– Я так понимаю, что Муруленко и Шнайдер заодно. – Канцевич поправил пенсне.

– Я поначалу решил то же самое. На деле же это временные союзники, не более. Не зря на собрании гражданин по борьбе с контрреволюцией перестал поддерживать гражданина по обороне. Муруленко прост, как дерево, и груб, как бык. И ума у него, подозреваю, не больше, чем у того же быка. Шнайдер же умнее. Знает, что к победе ведут не только прямые пути. Для нас он враг, однако и Муруленко ему, похоже, больше не товарищ. И знаете почему, Александр Дмитриевич?

Начальник штаба вопросительно посмотрел на Аргамакова.

– Шнайдер убедился, что реальных сил за Муруленко нет, – поделился догадкой командир. – Запасные – это стадо, которое сегодня идет за вожаком, а завтра разбежится на все четыре стороны. Наверняка тот же самый Муруленко приложил немало сил, чтобы разложить гарнизон. Разложив же, оказался не в силах вернуть ему хотя бы подобие мощи. Солдаты почувствовали вкус безвластия, Александр Дмитриевич. Хуже того. Они уверовали в собственную безнаказанность. Им все сходило с рук, и теперь, чтобы вернуть им человеческий облик, нужно затратить столько усилий, что и не знаю, будет ли игра стоить свеч. В данный момент это толпа, с той разницей, что толпа вооруженная. Они могут пойти на врага, если их сумеет кто-нибудь воодушевить, однако при малейшей неудаче от воодушевления не останется следа и доблестные вояки просто разбегутся.

– Формально Муруленко подчинены юнкера, – напомнил Канцевич.

– Которые за ним подавно не пойдут. Очень уж он их открыто ненавидит и совсем недавно практически в открытую подбивал против них запасных. Это слишком разнородные элементы, чтобы из сотрудничества могло бы вырасти нечто путное. Другое дело, что новый начальник школы старается сохранять лояльность правительству, но вопрос: правительству как единственной правомочной форме власти или кому-нибудь из его граждан? Оно же состоит из достаточно разных людей, и каждый из них пытается тянуть в свою сторону. Будем надеяться, что Либченко воспользуется моим приглашением и приедет сюда разрешить возникшие вопросы.

– Хорошо, а Шнайдер? Вы хотите сказать, что у него есть реальная сила?

– Как мне утром донес некий доброхот – да. – Аргамаков скупо улыбнулся. – Приятель нашего Орловского усвоил ночной урок и, говорят, переформировал свои отряды. Причем в отличие от запасных, все эти месяцы предававшихся безделью вперемежку со стихийными грабежами и буйством, питомцы Шнайдера были сплочены делом. Искореняли гидру контрреволюции, как здесь выражаются. Проще говоря, искали недовольных нынешним демократическим правлением. Между прочим, у них есть подобие дисциплины, и приказы начальника они выполняют безоговорочно.

Стук в дверь прервал рассуждения Аргамакова. Стук резкий, не чета вчерашнему вежливому постукиванию доктора.

– Да!

– Разрешите, господин полковник? – Прапорщик Збруев застыл на пороге со вскинутой в воинском приветствии рукой.

– Проходи, Фомич.

Збруев, кряжистый, крепкий, из кадровых унтеров, отбил несколько четких шагов. Звякнули кресты на груди.

– Присаживайся. Что в городе? Порядок?

– Какой порядок? Бардак! – Збруев осторожно присел на краешек стула. – Полнейший беспредел, Александр Григорьевич!