По уговору, «разбойники» должны были начертать на земле стрелки, чтобы «казаки» знали, в какой стороне тех искать. Стрелки-то были, но что толку? Правила не запрещали «разбойникам» хитрить, поэтому они могли оставить ложные метки для запутывания преследователей.

— Вы идите по стрелкам, а ты, Митяй и ты, Костка, давайте со мной, — приказал товарищам Петр.

— Про меня вы забыли? — обиженно спросил Тимоха, всегда чувствовавший себя увереннее, когда рядом присутствовало плечо брата.

— Ты давай вместе со всеми, — неожиданно для него распорядился Петр, не пожелавший на этот раз выделять Тимоху среди остальных парней. Мол, теперь ты казак, значит, живи собственной головой, а не жмись к брату.

Девки оказались хитрыми, так запутав следы, что парням стоило большого труда их отыскать. Где они только не прятались — в березовых и сосновых рощицах, в зарослях бузины, средь болотной кочки, в лещиннике по лесным опушкам… Казакам помогала сама природа. Вдруг в полной тишине с горелого пня сорвется глухарь, где-то выпорхнет из кустов потревоженный рябчик, а то и коза поднимется с лежки и рванет в сторону тайги… Иногда целые стайки пернатой мелочи взмывали ввысь, напуганные присутствием человека.

«Разбойников» ловили и отводили в «темницу», из которой нельзя было бежать, разве только товарищи, незаметно подкравшись, могли выкрасть пленного, стоило только дотронуться до него рукой. За пленным устраивалась погоня, и если он убежит — значит, снова окажется на свободе.

За одним таким пленным, Катькой, дочерью казака Пашки Шмакова, погнался и Петр. Быстрая и ловкая, девушка долго уворачивалась от парня, петляя средь осин и берез, ныряя в высокие травы, но разве от него убежишь? Петр поймал красавицу и хотел уже тащить ее за руку, а она вдруг возьми и повисни у него на шее.

— Петенька, любимый мой! — зашептала она ему в самое ухо. — Сколь же я ждала такой вот встречи! Ну, не гони меня, погоди… — стала умолять Катька, когда парень попытался освободиться от ее цепких рук. — Чего ты меня сторонишься? Или не замечаешь, как я в тебя влюблена?

То, что Катька неровно к нему дышит, Петр давно знал, только у самого даже мыслей не было о взаимности, а ведь девка-то была чудо как хороша: высокая, стройная, а ко всему прочему, уже в свои неполные восемнадцать с прекрасной фигурой. Какие у нее были глаза — черные, цыганские, ведь глянет — будто огнем обожжет! Среди скромниц-подруг Катька выделялась своим веселым нравом, а еще кажущейся неприступностью, поэтому местные парни боялись подойти к ней. Если прогонит, то это уже весомый удар по самолюбию…

— Прочь, девка, кому говорю… — нахмурив брови, потребовал Петр, а она его не слушается и все к траве клонит.

— Любимый мой, любимый… Отчего ж ты так меня боишься? Или я тебе не нравлюсь? Ты погоди немного, сам увидишь, все получится у нас, а тогда и сватов присылай. Я на крыльях полечу за тобой, мой хороший… — страстно шептали ее губы.

Услышав подобное, Петр растерялся, ведь девка сама под него стелилась, а он стоял, словно истукан, да еще артачился. Заиграла вдруг в парне молодая кровь, и прижал он Катьку крепко к себе, опрокинул в траву. С ее головы упала косынка, и черные как смоль волосы широко разметались.

— Любимый мой, любимый… Всю жизнь буду твоя, только люби меня… — шептала девка, легко поддаваясь неожиданному натиску.

Она вдруг задрожала всем телом и громко вскрикнула, а потом стала жадно целовать его лицо, шею, руки, приговаривая:

— Ой, любимый, любимый. Теперь ты навсегда мой… Правда?.. Правда?..

Петр молчал, и лишь порой из его мощной груди вырывался могучий стон, который тут же растворялся в коротком и частом дыхании Катьки. Пот лился с парня градом, застилая глаза, растекаясь по спине и покрывая пряди волос. В эту минуту молодой человек ни о чем не думал, а лишь жил звериными инстинктами. Так продолжалось до тех пор, пока он не насладил свою жадную ненасытную плоть, и только потом пришел в себя.

— Погоди, милый, не уходи. Дай мне еще чуть-чуть полежать с тобой рядышком, — попросила Катерина.

Парень опрокинулся на спину и, подложив руки под голову, примолк, так и лежа с закрытыми глазами — опустошенный, обессилевший. Катька продолжала жаться к нему, говорила ласковые слова, но мысли Петра уже были далеко отсюда. Он думал о Любаше. Вдруг она прознает про его подвиги? Уж, наверное, больше не захочет его видеть. Но чего бояться? Не станет же Катька на весь белый свет трезвонить о своем грехе. Кто хочет, чтоб люди дегтем твои ворота вымазали?..

— Ты меня любишь? — поцеловав его в губы, спросила Катька. Губы у нее пухлые, горячие, и от их прикосновения становится внутри жарко. Еще один такой поцелуй — и в нем снова пробудится зверь. Уж Петр-то знает себя, еще с той поры, как вдовая тридцатилетняя казачка Глашка Задойнова давала ему первые уроки любви. С ней он встречался долго, пока та вместе с малым сынком и двумя соседскими бабами не попала в руки маньчжур, которые и увели их за Амур. Они тогда в монастырь к старцу ходили, и по дороге им и встретился летучий отряд басурман.

— Что ж ты молчишь, дорогой?.. — не отставала Катька. — Или как, полюбились и хватит?

Петр вздохнул.

— Ты, Катюха, только не обижайся, но не нравишься ты мне… — сказал он, не открывая глаз.

Катька провела своей теплой ладошкой по его щеке:

— Ты сейчас так говоришь… Поверь, такой, как я, тебе больше не найти. Кто тебя еще будет так ласкать?..

— Ласкать-то ты умеешь, верно. Где только этому научилась? — подивился парень.

— Да вот научили…

— Я сразу понял… Кто ж был тот учитель? Ты вроде ни с кем из здешних не встречалась, — сказал Петр.

Катька усмехнулась:

— Это верно, здесь я ни с кем не гуляла, но ведь была ж и до Албазина жизнь…

— О как! Где же? — открыл глаза Петр.

— В Иркутском городке… Был там один казачок… — вздохнула девка.

— Сколько тебе лет тогда было? — продолжал пытать ее Петр.

— Пятнадцать…

— Ишь, ранняя какая… Куда же подевался тот твой казак? — ухмыльнулся парень.

— Монголы его зарубили… В дозоре был на границе — там и попал с товарищами в засаду.

Петр еще о чем-то хотел спросить Катерину, но в тот момент где-то вдалеке раздался взволнованный Тимохин голос:

— Петька! Бра-ат! Ты где? Отзовись!

— Все, надо идти, а то нас, видно, потеряли. Слышишь, как брат мой переживает? Чего он такой пугливый? — сказал Петр.

Он встал, схватил Катьку за руку и потащил ее в «темницу».

— Казаки-и! — кричал Петр на всю округу. — Я «разбойника» тащу! Готовьтесь — сейчас пытать его станем.

3

В этот день Петр уже не поехал в слободу, так как замучила совесть. Как он поедет к своей девке, если только что другую обнимал? Нет, надо чуть повременить. Пусть все уляжется, пусть забудется.