Поднялся ветер. На улице играли дети. Их крики были аккомпанементом нашему молчанию.

– Наверное, убийца не хочет, чтобы океан портил его работу. Он же кишки выпускает, а затем оставляет тела на виду. Он устраивает спектакль и хочет, чтобы честной народ присутствовал.

– Однако этой информации недостаточно, чтобы составить словесный портрет.

– Он не любит женщин. У него крупные проблемы с тетками. Крупные проблемы с матерью. Но и этого недостаточно. Есть что-то еще – что-то сугубо личное; что-то, что сложно определить, не зная персонажа. Могу я свободно выражать свои мысли, господин Диган?

– Разумеется.

– Этот человек – скрытый гомосексуалист. Он никак не может справиться с самим собой, поэтому он мстит женщинам и выпускает им кишки. Не случайно ведь он уродует именно женщин? Этот человек отвергнут людьми. Скорее всего – отцом, и скорее всего – отцом-военным или предпринимателем. Хоть я и не специалист в данном деле. У меня нет никакого права, господин Диган, однако…

– Я понимаю, продолжай.

– Думаю, этот человек до определенного возраста был весьма успешен, а затем у него всё рухнуло в одночасье. У вас такие же шансы обнаружить его в деревянной избушке где-нибудь на окраине, как и в приличном доме в элитном квартале. Уверен: в момент кризиса бытия этот парень побывал и в психушке. Что еще сказать? Ничего. Мои соображения субъективны. Думаю, парень очень маленького роста, лилипут, а может, просто ниже среднего. Закомплексованный, но не безумный. Напротив: интеллект позволяет ему вас переигрывать.

Тут появилась Венди. Как всегда, беззаботная и веселая. Диган вскочил:

– Господи, где ты пропадала?

Никогда не видел, чтобы Диган кричал на дочь. Я понял, что заботливый отец доведен до ручки и требуется моя помощь.

– Я мороженое ела с Хэлли Нортон, – не растерялась Венди.

Диган взял себя в руки:

– Думаешь, сейчас время развлекаться, где попало?

– На дочку главы уголовного розыска не нападут просто так, из интереса. Правда, Эл?

– Не нападут, – ответил я с видом эксперта.

– У тебя что, на лбу написано, что ты дочка главы уголовного розыска?

Диган постепенно успокаивался.

– А где вы ели мороженое? На пристани? Я там сто лет не был.

Пристань как пристань. Деревянный пирс на сваях. Морские львы подплывают время от времени, радостно визжат сиплыми голосами. Туристы фотографируют пейзаж и друг друга на фоне океана. Множество ресторанчиков завлекают посетителей в любой час дня и ночи.

– Там особенно нечего делать, – сказал я и вновь обратил свои мысли к преступнику, чей психологический портрет только что составил. Интуитивно я его чувствовал. Я чувствовал его дыхание на своем плече. Если бы он встретился на моем пути, я бы его точно разоблачил.

Диган оставил меня с Венди, и мы перебрались в ее комнату послушать радио. Я буквально задыхался – как и всегда в ее присутствии. Она положила голову мне на плечо, я ощутил тяжесть и аккуратно отстранился. Чтобы предупредить обиду, произнес:

– Надо поговорить о свадьбе.

Венди медленно встала, вздохнула, потянулась, развернулась в мою сторону.

– Эл, что с тобой не так? Ты вспоминаешь о свадьбе всякий раз, когда отталкиваешь меня. Ты отдаешь себе в этом отчет? Твои действия противоречат словам, не так ли?

– Ты с отцом о свадьбе говорила?

– С отцом? Он занят своим убийцей. Я не хочу с ним говорить о свадьбе.

– Почему?

– Да потому что никакой свадьбы не будет, Эл, ты знаешь это не хуже меня. Я тебе нравлюсь, и с помощью свадьбы ты хочешь компенсировать отсутствие настоящей любви.

Меня чуть не вырвало.

– Но я не могу без тебя, Венди!

Она бродила по комнате, словно в поисках таинственного клада, затем обернулась и посмотрела на меня:

– Ты славный парень, Эл. Ты никогда не доставлял мне неприятностей. Ты умен, даже мой отец это признает; ты хороший и даже кажешься надежным, когда этого хочешь. Для женщины, особенно для такой, как я, важно, чтобы рядом был надежный мужчина. Ведь моя тень впечатляет меня больше, чем я сама. Но ты не испытываешь ко мне страсти. Почему? Я не знаю. Всякий раз, когда мое тело говорит тебе о желании, твои губы говорят о свадьбе, но твое тело съеживается в комочек. А я не такая скучная и бесстрастная интеллектуалка, какой кажусь, Эл.

– Ты говорила об этом с отцом?

– О чем?

– Обо всем этом.

– Говорю же тебе: нет. У меня ощущение, что для тебя мой отец важнее, чем для меня. Если бы не отец, ты бы обо мне уже забыл.

Мы долго молчали. Около часа. Иногда кажется, что девушка молчит, потому что она умная. Ерунда. Умом Венди не отличалась. Она читала женские журналы, и смысл бытия ее не волновал. По радио передавали английскую музыку. Я ушел от Венди.

На улицах Санта-Круса было пустынно. Маленькие домики, смехотворные садики, ничтожные жизни, огромные флаги – меня тошнило от всего этого. Я медленно ехал по городу. В этот час уютный очаг покидали лишь те, кому нечего терять, у кого нет ни денег, ни чести. Полицейские прогуливались туда-сюда, словно стражи ночи. Элитные кварталы отличались от бедных размерами домов и садов.

Я отправился в бар «У присяжных». До закрытия оставалось еще много времени. Полицейские ловили кайф: обсуждали «потрошителя». Я завидовал их адреналину и думал: вот если бы меня приняли в полицию, тогда «потрошитель» вскоре оказался бы за решеткой. Я ревновал. Повторно составив словесный портрет преступника для помощника Дигана, я ощутил собственное превосходство: ведь, в отличие от других, я представлял, чем руководствуется убийца. Мой психологический портрет преступника только раздражил полицейских. Наверное, если бы Венди не собиралась за меня замуж, то меня вообще послали бы подальше. Я много выпил и пошел к матери.

Она уже давно спала: свет в окне погас. Я поднялся по лестнице, и мне страшно захотелось разбудить и допросить ее. Однако разум восторжествовал.

Я лег спать в бездушной комнате, которую мне отвели. Стены источали сырость и напоминали какую-нибудь хижину на океанском берегу в летнем лагере. Едва я сомкнул глаза, как сосед принялся чинить машину – коричневый «Понтиак», старомодный, как наш кухонный стол. В пять утра удары огромного молотка по распределителю зажигания «Делько» окончательно меня разбудили. Я хотел наорать на соседа, но вместо этого встал и прошел мимо, не сказав ни слова.

Я сел в машину и понял, что денег у меня больше не осталось: всё истратил в баре «У присяжных». Дверь от первого этажа была закрыта, ключей мне мать никогда не давала. Я воспользовался соседским гвалтом, чтобы разбить окно на кухне. На дне маминой сумки обнаружил связку десятидолларовых купюр. Взял себе половину. Покинул дом так же, как в него забрался, – и вдруг почувствовал сожаление. Обычный вор взял бы все деньги.